Книга Еретик, страница 55 – Бернард Корнуэлл

Озаряемая молниями, она плясала обнаженная под грозой.

Женевьева не любила, когда он видел ее обнаженной. Она ненавидела шрамы, которые выжег на ее руках, ногах и спине отец Рубер, однако сейчас, нагая, подставив лицо ливню, танцевала медленный танец. Она возникала перед Томасом с каждой вспышкой молнии, и он, глядя на нее, подумал, что она и впрямь драга. Дикое, неистовое, непредсказуемое существо. Сгусток серебра во мраке, сияющая женщина, опасная, прекрасная, необычная и непостижимая. Томас присел и смотрел, не отрываясь, а сам думал, что губит свою душу, ибо отец Медоуз говорил, что драги есть творения дьявола. И все же он любил ее.

Затем над холмами прокатился оглушительный раскат грома, и он пригнулся, плотно закрыв глаза. «Я проклят, — подумал лучник, — проклят навек». Эта мысль наполняла его безнадежным отчаянием.

— Томас! — Женевьева склонилась к нему, нежно обняв ладонями его лицо. — Томас.

— Ты драга, — сказал он, не открывая глаз.

— И рада бы ею быть, но, увы! Хотелось бы мне, чтобы там, где я ступаю, распускались цветы. Но я не драга. Я просто танцевала в грозу, под молнией, и гром разговаривал со мной.

Томас поежился.

— И что он сказал?

Она положила руки ему на плечи, успокаивая его.

— Что все будет хорошо.

Он промолчал.

— Все будет хорошо, — повторила Женевьева, — потому что гром не лжет тем, кто для него танцует. Это обещание, любовь моя, правдивое обещание. Все будет хорошо.

* * *

Сэр Гийом послал одного из захваченных в плен ратников в Бера, чтобы сообщить графу о пленении его племянника и еще тринадцати воинов и предложить начать переговоры о выкупе. Жослен не утаил, что его дядя ездил в Астарак, и нормандец предположил, что старик давно вернулся в свой замок.

Но оказалось, что он не вернулся, ибо четыре дня спустя после ухода Томаса и Женевьевы явившийся в Кастийон-д'Арбизон странствующий торговец сказал, что графа Бера свалила лихорадка и, возможно, он при смерти. Сейчас он не у себя в замке, а в лазарете монастыря Святого Севера. Ратник, посланный в Бера, вернулся на следующий день с теми же новостями и вдобавок сообщил, что никто в Бера не может без графа вести переговоры об освобождении Жослена. Единственное, что мог сделать для Жослена командир гарнизона, шевалье Анри Куртуа, это отправить послание в Астарак и надеяться, что граф чувствует себя достаточно хорошо, чтобы во всем разобраться.

— И что же нам делать? — спросил Робби.

Чувствовалось, что он расстроен, очень уж ему не терпелось увидеть золото. Он и Жослен сидели в большом холле, перед горящим очагом. Стояла ночь. Они были одни.

Жослен промолчал.

Робби призадумался.

— Я мог бы перепродать тебя, — предложил он.

Такое делалось довольно часто. Если кто-то захватывал пленника, стоившего богатого выкупа, но не хотел ждать денег, он уступал пленника за чуть меньшую сумму другому человеку, который потом вел долгие переговоры, с тем чтобы получить свое сполна и с немалой выгодой.

Жослен кивнул.

— Мог бы, — согласился он, — но много ты за меня не выручишь.

— За наследника Бера и сеньора Безье? — насмешливо спросил Робби. — Ты стоишь большого выкупа.

— Безье — это поле для свиней, — презрительно сказал Жослен, — а наследник Бера не стоит ничего, зато графство Бера — это лакомый кусок. Очень лакомый.

Несколько мгновений рыцарь молча смотрел на Робби.

— Мой дядя глупец, — продолжил он, — но очень богатый. Он держит монеты в подвалах. Бочонки, доверху наполненные монетами, и два из них набиты генуэзскими цехинами.

Робби посмаковал эту мысль. Он представил себе монеты, томящиеся в темноте, два бочонка, наполненные чудесными монетами Генуи, монетами из чистого золота. На один генуэзский цехин в год можно было прокормиться, одеться да еще заплатить за свое вооружение. А там таких цехинов целых два бочонка!

— Одна беда, — продолжил Жослен, — мой дядюшка страшно скуп. Выманить у него денежки до сих пор удавалось только церкви. Будь его воля, он предпочел бы, чтобы я умер в плену. Ему все равно, если наследником станет один из моих братьев, лишь бы его казна осталась в целости и сохранности. Иногда он ночью спускается с фонарем в подвалы замка, чтобы полюбоваться на свои деньги. Просто чтобы полюбоваться.

— Ты хочешь сказать, что за тебя не заплатят выкуп? — растерялся Робби.

— Я хочу сказать тебе, — ответил Жослен, — что пока графом Бера остается мой дядя, я так и буду сидеть у тебя в плену. Но что, если бы графом стал я?

— Ты?

Робби еще не понимал, к чему ведет Жослен, и голос его прозвучал озадаченно.

— Мой дядя болен, — подсказал Жослен. — Тяжело болен и, может быть, лежит при смерти.

Робби подумал и сообразил, к чему клонил пленник.

— И если бы ты стал графом, — медленно произнес он, — тогда ты сам вел бы переговоры о собственном выкупе?

— Если бы я стал графом, — сказал Жослен, — я бы выкупил и себя, и своих людей. Всех до единого. Причем без всяких проволочек.

И снова Робби задумался.

— Большие они, эти бочонки? — спросил он, помолчав.

Жослен показал рукой высоту в два-три фута над полом.

— Это самый большой запас золота в Гаскони, — сказал он. — Есть дукаты, экю, флорины, денье, цехины и мутоны.

— Мутоны?

— Золотые, — пояснил Жослен, — толстые и тяжелые. С избытком хватит, чтобы заплатить выкуп.

— Но твой дядя может поправиться, — сказал Робби.

— Об этом молятся, — с ханжеским лицемерием сказал Жослен, — но если ты позволишь мне послать двух человек в Астарак, они могут справиться там о его здоровье и сообщить нам о его состоянии. А заодно, если он в сознании, предложить ему подумать о выкупе.

— Но ты сказал, что он ни за что не заплатит.

Робби делал вид, будто не понимает, что именно предлагает Жослен. Или старался показать, будто ничего не понял.

— Может быть, он согласится, — сказал Жослен, — неужели в его сердце совсем не осталось родственного чувства? Ведь как-никак я его ближайший родственник и наследник. Но для этого я должен сам послать к нему своих людей.

— Двоих?

— А если у них ничего не выйдет, они, разумеется, вернутся, — с невинным видом заверил шотландца Жослен, — так что ты в любом случае ничего не теряешь. Но их, разумеется, нельзя отправить в путь безоружными. Особенно в здешних краях, где повсюду рыщут коредоры.

Робби пристально смотрел на Жослена, пытаясь прочесть в свете очага выражение его лица, и тут ему на ум пришел вопрос:

— Слушай, а что вообще понесло твоего дядюшку в этот Астарак?