Книга Враг Божий, страница 79 – Бернард Корнуэлл

Стоя перед могилой своей матери, Мордред спросил, почему ее имя так сходно с именем моей дочери. Я объяснил, что Норвенна была родственницей Кайнвин.

– Морвенна и Норвенна – старые повисские имена.

– Она меня любила? – спросил Мордред.

Я даже не сразу ответил – так удивило меня это слово в его устах. Мне подумалось, что, может быть, Артур прав и Мордред еще дорастет до ответственности. Во всяком случае, за все годы знакомства я еще не слышал от него таких взрослых речей.

– Очень любила, – честно отвечал я. – Самой счастливой я ее видел, когда она была с тобой. Вон там. – Я указал на черное выгоревшее пятно, оставшееся от дома Мерлина и башни снов. Здесь убили Норвенну, а Мордреда разлучили с матерью. Он был еще младенец – даже младше, чем я, когда меня вырвали из рук моей матери, Эрке. Жива ли она? Я так и не попытался ее разыскать, и меня постоянно грызло чувство вины. Я тронул железный амулет.

– Когда я умру, – сказал Мордред, – пусть меня положат в ту же гробницу. Я сам ее выстрою. Каменный склеп, – продолжал он, – в котором наши тела будут лежать на пьедесталах.

– Можешь поговорить с епископом, он охотно тебе поможет.

Во всяком случае, подумал я про себя, если ему не придется самому тратиться на строительство склепа.

Я обернулся и увидел, что епископ спешит к нам. Он поклонился Мордреду и поздоровался со мной.

– Полагаю, ты пришел сюда за истиной, лорд Дерфель?

– У меня дело в храме, – сказал я, указывая на Тор, – а королю надо с тобой поговорить.

Я оставил их вдвоем и, ведя лошадь в поводу, двинулся к холму. По дороге мне пришлось миновать группу христиан, которые день и ночь молились у его подножия об изгнании язычников. Стараясь не обращать внимания на их проклятия, я поднялся на Тор и обнаружил, что калитка, висевшая на одной петле, теперь упала окончательно. Я привязал коня к остаткам частокола и взял тюк с теплой одеждой, который приготовила Кайнвин, чтобы живущие с Нимуэ бедняки не умерли от холода. Нимуэ, не глядя, бросила тюк на землю и, схватив меня за рукав, потащила в лачугу, выстроенную точно на месте Мерлиновой башни. Внутри стояло такое зловоние, что я чуть не задохнулся, однако Нимуэ словно ничего не замечала. Снаружи сеял мелкий ледяной дождь, но я предпочел бы мерзнуть на холоде, чем задыхаться в смрадной лачуге.

– Смотри.

Она с гордостью показала мне котел – не волшебный, а самый обычный, стальной, и к тому же явно не новый. Котел свешивался с потолочной балки и был наполнен какой-то темной жидкостью. Ветки омелы, крылья летучей мыши, змеиная кожа, сломанный олений рог и пучки травы висели так низко, что мне, входя в лачугу, пришлось сильно нагнуться. Дым ел глаза. В углу на соломе лежал голый человек – при моем появлении он недовольно заворчал.

– Тихо, – рявкнула на него Нимуэ и, взяв палку, принялась шерудить в котле, который тихо исходил паром над дымным очагом. Пошарив палкой, Нимуэ выудила что-то из темной жидкости. Это оказался человеческий череп.

– Помнишь Бализа? – спросила она.

– Ну конечно, – отвечал я. Друид Бализ был глубоким стариком в моей юности и, разумеется, давным-давно умер.

– Его тело сожгли, – сказала Нимуэ, – а голову – нет. Голова друида обладает огромной властью. Один человек хранил ее в бочонке с воском, а теперь принес мне. Я ее купила.

Это означало, что голову купил я. Нимуэ вечно приобретала какие-то культовые предметы: сорочку с мертворожденного ребенка, драконий зуб, христианский магический хлеб, чертовы пальцы, а теперь вот голову мертвеца. Она приходила во дворец и клянчила деньги на эти глупости, и я понял, что легче от нее откупиться, даже если золото пойдет на всякую ерунду. Раз она отдала целый золотой слиток за трупик двухголового ягненка, который потом прибила к частоколу со стороны христианской церкви и оставила гнить. Мне не хотелось спрашивать, сколько она заплатила за бочонок с воском, в котором сохранялась голова.

– Воск я вытопила, а голову выварила, – сказала Нимуэ.

По крайней мере это объясняло стоящую в лачуге невыносимую вонь.

– Ничто не обладает такой предсказательной силой, как голова друида, вываренная в моче с десятью травами Кром Дубха, – продолжала Нимуэ, поблескивая в полумраке единственным глазом. Она отпустила череп, и он снова погрузился в темную жидкость. – А теперь жди.

Голова у меня кружилась от дыма и вони, но я покорно ждал, пока темная поверхность успокоится и станет гладкой как зеркало, подернутое легкой дымкой пара. Нимуэ наклонилась над котлом и задержала дыхание. Я знал, что она ждет видений. Человек на соломе зашелся в надсадном кашле, потом потянулся за ветхим одеялом, чтобы прикрыть наготу. "Есть хочу", – простонал он. Нимуэ как будто ничего не слышала.

Я ждал.

– Я на тебя в обиде, Дерфель, – внезапно сказала Нимуэ. От ее дыхания жидкость в котле пошла мелкой рябью.

– За что?

– Вижу, как на морском берегу сожгли королеву, а ты не привез мне ее пепел, – укоризненно проговорила Нимуэ. – Мог бы догадаться.

Она замолчала. Я ничего не ответил. Жидкость снова успокоилась и уже не всколыхнулась, когда Нимуэ заговорила снова – странным, низким голосом.

– Два короля придут в Кадарн, – сказала она, – но воцарится не король. Покойница вступит в брак, утраченное явится на свет, меч ляжет на шею ребенка.

Тут она закричала так страшно, что голый человек забился в дальний угол лачуги и накрыл голову руками.

– Скажи это Мерлину, – произнесла Нимуэ обычным своим голосом. – Он поймет.

– Хорошо, – пообещал я.

– И еще скажи, – с лихорадочной настойчивостью потребовала она, грязными исхудалыми пальцами стискивая мой локоть, – что я видела Котел. Скоро, скоро его попытаются использовать. Скажи Мерлину!

– Хорошо, – повторил я и, не в силах больше выносить смрад, вырвался от Нимуэ и шагнул под ледяную морось.

Она выбежала следом и накрылась от дождя полой моего плаща. Мы дошли до калитки. Нимуэ была странно весела.

– Все думают, что мы проигрываем, Дерфель, что эти мерзкие христиане захватывают землю, – сказала она. – Но все не так. Котел скоро будет найден, Мерлин вернется, и мощь его вырвется на волю.

Я остановился у частокола и посмотрел на христиан, которые, как всегда, молились у подножия холма. Сэнсам и Моргана в надежде отвратить язычников от обгорелой вершины Тора устроили так, чтобы молитвы эти не прекращались ни днем, ни ночью. Нимуэ с презрением смотрела на христиан. Некоторые из них, узнав ее, осенили себя крестным знамением.

– Думаешь, христианство побеждает? – спросила она.

– Боюсь, что так, – сказал я, слушая гневный рев, несущийся от подножия Тора. Мне вспомнилось исступленное самобичевание в Иске. Я не знал, как долго мы сможем сдерживать это безумие, поэтому с горечью повторил: – Боюсь, что так.