Книга Экскалибур, страница 82 – Бернард Корнуэлл

То отплясывали Черные щиты, лихо подпрыгивая и подскакивая и перешагивая через отрубленные головы врагов. Я бы объехал развеселых Черных щитов стороной, но тут углядел две одетые в белое фигуры, что спокойно сидели у костра в кругу плясунов. Одним из этих людей был Мерлин.

Я привязал коня к пеньку боярышника и прошел сквозь хоровод. Мерлин и его спутник ужинали хлебом, сыром и элем. Сперва Мерлин меня не узнал.

— Брысь, — рявкнул он, — не то превращу тебя в жабу. О, да это ты, Дерфель! — В голосе его прозвучало разочарование. — Вот так я и знал: стоит разжиться снедью, и тут же заявится какое-нибудь пустое брюхо: дескать, давай делись! Ты небось голоден?

— Да, господин.

Мерлин жестом указал мне на место рядом с собой.

— Сыр, похоже, саксонский, — с сомнением протянул он. — Подобрал я его в луже крови, но отмыл дочиста. Ну ладно, признаю, не отмыл — просто обтер. Сыр, кстати, оказался на диво съедобен. Тебе как раз хватит. — На самом-то деле там достало бы на дюжину голодных ртов. — Это Талиесин, — коротко представил старик своего спутника. — Бард из Повиса или что-то в этом роде.

Я пригляделся к прославленному барду: передо мной сидел юноша с чутким, умным лицом. Голова у него была выбрита спереди, как у друида, черная бородка коротко подстрижена, подбородок — длинный, щеки — запавшие и узкий нос. На выбритом лбу покоился тонкий серебряный обруч. Талиесин улыбнулся и наклонил голову.

— Твоя слава опережает тебя, лорд Дерфель.

— То же скажу и о тебе, — отозвался я.

— Ох, нет! — простонал Мерлин. — Если вы двое собираетесь лебезить да заискивать друг перед другом, ступайте куда-нибудь в другое место. Дерфель неплохо дерется, — сообщил он Талиесину, — потому что в свои годы так и остался мальчишкой великовозрастным, а ты прославился только благодаря тому, что судьба наградила тебя сносным голосом.

— Я не только пою, но и слагаю песни, — скромно промолвил Талиесин.

— Да песню кто угодно сложит, особенно если в подпитии, — отмахнулся Мерлин. Затем, сощурившись, пригляделся ко мне. — У тебя никак кровь на волосах?

— Да, господин.

— Радуйся, что пострадала голова, а не что-нибудь важное. — Старик рассмеялся собственной шутке и жестом указал на Черных щитов. — Как тебе мой эскорт?

— Пляшут неплохо.

— Что ж, и повод поплясать есть, и под ноги посмотреть приятно. Какой, однако, удачный день, — промолвил Мерлин. — А славно Гавейн сыграл свою роль, э? До чего отрадно, когда дурень оказывается небесполезен, а каким же непроходимым дурнем был наш Гавейн! Зануда мальчишка, одно слово! Все пытался сделать мир лучше и чище. И отчего это молодежь всегда считает себя умнее старших? Вот ты, Талиесин, этим досадным заблуждением не страдаешь. Талиесин, — пояснил мне Мерлин, — приехал поучиться у меня мудрости.

— Я слишком мало знаю, — пробормотал Талиесин.

— Что правда, то правда, — подтвердил Мерлин. И пододвинул ко мне кувшин с элем. — Ну, как тебе твоя потасовочка, Дерфель, понравилась?

— Нет. — По правде сказать, мне отчего-то взгрустнулось. — Кунеглас погиб, — пояснил я.

— Слыхал я про Кунегласа, — отозвался Мерлин. — Что за бестолочь! Не мог предоставить героику недоумкам вроде тебя? Жаль все же, что он погиб. Умником я бы его не назвал, но и придурком — тоже, а в нынешние горестные времена это большая редкость. Кроме того, Кунеглас всегда был ко мне добр.

— Вот и со мной он был сама доброта, — вмешался Талиесин.

— Придется тебе теперь подыскивать нового покровителя, — обратился Мерлин к барду, — вот только на Дерфеля не посматривай. Для этого хорошая песня — все равно что бык пернул, разницы он не увидит. Залог успешной жизни, — наставлял он Талиесина, — родиться у богатых родителей. Я всю жизнь жил не тужил на свою ренту, хотя, если задуматься, доходов вот уже много лет как не вижу. Дерфель, а ты мне ренту платишь?

— Я бы заплатил, господин, да только не знаю, куда послать деньги.

— Ну да теперь это уже не важно, — вздохнул Мерлин. — Я стар и дряхл. Небось помру скоро.

— Чепуха, — отрезал я, — выглядишь ты вполне бодро.

Мерлин, несомненно, был уже далеко не молод, но в глазах его поблескивал озорной огонек, а морщинистое лицо старика дышало живостью. Его волосы и борода были красиво заплетены в косички и перевиты черными лентами, и оделся он чисто — ежели не обращать внимания на брызги засохшей крови. А еще Мерлин явно был счастлив, и не только потому, что мы одержали победу, подумал я, это он обществом Талиесина наслаждается.

— Победа дарит жизнь, — отмахнулся он, — но очень скоро забывается. Где Артур?

— Никто не знает, — отозвался я. — Я слыхал, он долго беседовал с Тевдриком, а теперь вот куда-то подевался. Подозреваю, Гвиневеру отыскал.

— Пес возвращается на блевотину свою, — ухмыльнулся Мерлин.

— А мне она по душе, — вызывающе возразил я.

— Чего от тебя и ждать, — презрительно бросил старик. — Ну да держу пари, теперь она присмиреет. Вот тебе отличная покровительница, — посоветовал он Талиесину, — она, как ни смешно, поэтов и впрямь чтит. Главное, в постель к ней не лезь.

— Исключено, господин, — заверил Талиесин. Мерлин шумно расхохотался.

— Наш юный бард блюдет целомудрие, — сообщил он мне. — Холощеный жаворонок, вот он кто. Он отрекся от высшего наслаждения мужчины во имя своего дара.

Видя, что я заинтригован, Талиесин не сдержал улыбки.

— Речь идет не о голосе, лорд Дерфель, но о даре пророчества.

— И дар этот подлинный! — с искренним восхищением подтвердил Мерлин. — Хотя целомудрия он все равно не стоит. Кабы такую цену потребовали с меня, я бы и от посоха друида отказался! Занялся бы чем-нибудь попроще, вот стал бы, например, бардом или копейщиком.

— Ты провидишь будущее? — спросил я Талиесина.

— Он предсказал сегодняшнюю победу, — вмешался Мерлин, — а о гибели Кунегласа он знал уже месяц назад. Хотя, конечно, даже он никак не мог предвидеть, что никчемный саксонский увалень заявится к костру и украдет весь мой сыр. — Старик ревниво отобрал у меня остатки сыра. — Ты, верно, теперь попросишь предсказать тебе будущее, а, Дерфель?

— Нет, господин.

— И правильно, — одобрил Мерлин, — будущего лучше не знать. Все заканчивается слезами, и ничего больше.

— Но радость возрождается, — тихо проговорил Талиесин.

— Ох, господи, только не это! — воскликнул Мерлин. — Радость возрождается! Приходит рассвет! На деревьях набухают почки! Тучи расступаются! Тает лед! Избавь меня от сентиментального вздора, кто-кто, а ты способен на большее. — Старик примолк. Черные щиты закончили пляску и пошли позабавиться с пленными саксонками. При женщинах были дети; они громко вопили, раздражая Мерлина. Он нахмурился. — Судьба неумолима, — угрюмо повторил он, — все заканчивается слезами.