Онлайн книга «Трудно быть богом»
|
Когда Румата пнул дверь своего дома и вошел в великолепную обветшавшую прихожую, он был мрачен, как туча. Муга, седой, сгорбленный слуга с сорокалетним лакейским стажем, при виде его съежился и только смотрел, втянув голову в плечи, как свирепый молодой хозяин срывает с себя шляпу, плащ и перчатки, швыряет на лавку перевязи с мечами и поднимается в свои покои. В гостиной Румату ждал мальчик Уно. — Вели подать обедать, — прорычал Румата. — В кабинет. Мальчик не двинулся с места. — Вас там дожидаются, — угрюмо сообщил он. — Кто еще? — Девка какая-то. А может, дона. По обращению вроде девка — ласковая, а одета по-благородному… Красивая. Кира, подумал Румата с нежностью и облегчением. Ох, как славно! Как чувствовала, маленькая моя… Он постоял, закрыв глаза, собираясь с мыслями. — Прогнать, что ли? — деловито спросил мальчик. — Балда ты, — сказал Румата. — Я тебе прогоню!.. Где она? — Да в кабинете, — сказал мальчик, неумело улыбаясь. Румата скорым шагом направился в кабинет. — Вели обед на двоих, — приказал он на ходу. — И смотри: никого не пускать! Хоть король, хоть черт, хоть сам дон Рэба… Она была в кабинете, сидела с ногами в кресле, подпершись кулачком, и рассеянно перелистывала «Трактат о слухах». Когда он вошел, она вскинулась, но он не дал ей подняться, подбежал, обнял и сунул нос в пышные душистые ее волосы, бормоча: «Как кстати, Кира!.. Как кстати!..» Ничего в ней особенного не было. Девчонка как девчонка, восемнадцать лет, курносенькая, отец помощник писца в суде, брат — сержант у штурмовиков. И замуж ее медлили брать, потому что была рыжая, а рыжих в Арканаре не жаловали. По той же причине была она на удивление тиха и застенчива, и ничего в ней не было от горластых, пышных мещанок, которые очень ценились во всех сословиях. Не была она похожа и на томных придворных красавиц, слишком рано и на всю жизнь познающих, в чем смысл женской доли. Но любить она умела, как любят сейчас на Земле, — спокойно и без оглядки… — Почему ты плакала? — Почему ты такой сердитый? — Нет, ты скажи, почему ты плакала? — Я тебе потом расскажу. У тебя глаза совсем-совсем усталые… Что случилось? — Потом. Кто тебя обидел? — Никто меня не обидел. Увези меня отсюда. — Обязательно. — Когда мы уедем? — Я не знаю, маленькая. Но мы обязательно уедем. — Далеко? — Очень далеко. — В метрополию? — Да… в метрополию. Ко мне. — Там хорошо? — Там дивно хорошо. Там никто никогда не плачет. — Так не бывает. — Да, конечно. Так не бывает. Но ты там никогда не будешь плакать. — А какие там люди? — Как я. — Все такие? — Не все. Есть гораздо лучше. — Вот это уж не бывает. — Вот это уж как раз бывает! — Почему тебе так легко верить? Отец никому не верит. Брат говорит, что все свиньи, только одни грязные, а другие нет. Но им я не верю, а тебе всегда верю… — Я люблю тебя… — Подожди… Румата… Сними обруч… Ты говорил — это грешно… Румата счастливо засмеялся, стянул с головы обруч, положил его на стол и прикрыл книгой. — Это глаз бога, — сказал он. — Пусть закроется… — Он поднял ее на руки. — Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог. Правда? — Правда, — сказала она тихонько. Когда они сели за стол, жаркое простыло, а вино, принесенное с ледника, степлилось. Пришел мальчик Уно и, неслышно ступая, как учил его старый Муга, пошел вдоль стен, зажигая светильники, хотя было еще светло. — Это твой раб? — спросила Кира. — Нет, это свободный мальчик. Очень славный мальчик, только очень скупой. — Денежки счет любят, — заметил Уно, не оборачиваясь. — Так и не купил новые простыни? — спросил Румата. — Чего там, — сказал мальчик. — И старые сойдут… — Слушай, Уно, — сказал Румата. — Я не могу месяц подряд спать на одних и тех же простынях. — Хэ, — сказал мальчик. — Его величество по полгода спят и не жалуются… — А маслице, — сказал Румата, подмигивая Кире, — маслице в светильниках. Оно что — бесплатное? Уно остановился. — Так ведь гости у вас, — сказал он, наконец, решительно. — Видишь, какой он! — сказал Румата. — Он хороший, — серьезно сказала Кира. — Он тебя любит. Давай возьмем его с собой. — Посмотрим, — сказал Румата. Мальчик подозрительно спросил: — Это куда еще? Никуда я не поеду. — Мы поедем туда, — сказала Кира, — где все люди как дон Румата. Мальчик подумал и презрительно сказал: «В рай, что ли, для благородных ?..» Затем он насмешливо фыркнул и побрел из кабинета, шаркая разбитыми башмаками. Кира посмотрела ему вслед. — Славный мальчик, — сказала она. — Угрюмый, как медвежонок. Хороший у тебя друг. — У меня все друзья хорошие. — А барон Пампа? — Откуда ты его знаешь? — удивился Румата. — А ты больше ни про кого и не рассказываешь. Я от тебя только и слышу — барон Пампа да барон Пампа. — Барон Пампа — отличный товарищ. — Как это так: барон — товарищ? — Я хочу сказать, хороший человек. Очень добрый и веселый. И очень любит свою жену. — Я хочу с ним познакомиться… Или ты стесняешься меня? — Не-ет, я не стесняюсь. Только он хоть и хороший человек, а все-таки барон. — А… — сказала она. Румата отодвинул тарелку. — Ты все-таки скажи мне, почему плакала. И прибежала одна. Разве сейчас можно одной по улицам бегать? — Я не могла дома. Я больше не вернусь домой. Можно, я у тебя служанкой буду? Даром. Румата просмеялся сквозь комок в горле. — Отец каждый день доносы переписывает, — продолжала она с тихим отчаянием. — А бумаги, с которых переписывает, все в крови. Ему их в Веселой Башне дают. И зачем ты только меня читать научил? Каждый вечер, каждый вечер… Перепишет пыточную запись — и пьет… Так страшно, так страшно!.. «Вот, — говорит, — Кира, наш сосед-каллиграф учил людей писать. Кто, ты думаешь, он есть? Под пыткой показал, что колдун и ируканский шпион. Кому же, — говорит, — теперь верить? Я, — говорит, — сам у него письму учился». А брат придет из патруля — пьяней пива, руки все в засохшей крови… «Всех, — говорит, — вырежем до двенадцатого потомка…» Отца допрашивает, почему, мол, грамотный… Сегодня с приятелями затащил в дом какого-то человека… Били его, все кровью забрызгали. Он уж и кричать перестал. Не могу я так, не вернусь, лучше убей меня!.. |