Книга Химеры Хемингуэя, страница 44 – Джонатон Китс

— Ты будешь со мной и дома.

— Все будет по-другому.

— А должно быть по-другому?

— Ты будешь писать.

— Мне это не нужно.

— В Америке все будет иначе.

— Тогда останемся тут навсегда.

Саймон встал. Подошел к ней. Встал за спиной и погладил по волосам. Она откинулась назад, к нему.

Они вместе смотрели с балкона. Видели развалины Колизея, кои ныне еще притягательнее, чем во времена его имперской славы.

— Мы могли бы жить без денег, — сказала она. — В шалаше. Ты бы выращивал во дворе репу, а я бы варила из нее кашу.

— Мои дед с бабкой так и жили.

— Во Франции?

— Во Франции. Это было омерзительно. Мой дед нашел другую работу.

— И больше никакой репы.

— Я видел, как они жили. Я бы так не стал.

Анастасия потянулась назад, чтобы обнять мужа. Его уже не было. Она обернулась. Он стоял в углу, обхватив себя руками.

— Мне нужно позвонить, — сказал он.

— Уже поздно, в Калифорнии за полночь. Поцелуй меня. Поцелуй свою невесту.

Он пожал плечами. Наклонился для поцелуя. С некоторым усилием она просунула язык к нему в рот. Но, оказавшись там, поняла, что дальше двигаться некуда.

— Займись своим макияжем, — сказал он ей. — Нам нужно многое увидеть.

Они уже многое увидели за прошедшие две недели. Саймон отказался покупать Анастасии путеводитель, но у нее были открытки отовсюду, где они побывали, открытки, предназначенные для всех знакомых — она никак не могла собраться их подписать. Открытки в номере на черном матовом столике, он был весь ими завален — Аппиева дорога, арка Константина, Алтарь Мира, термы Каракаллы, Капитолий, Большой цирк… И церкви, и музеи. Всю ночь Анастасия видела сны в камне и золоте.

Сегодня утром — Пантеон. Саймон там, конечно, уже бывал. Он бывал везде, куда брал Анастасию. Саймон был ее гидом, а поскольку рассказывал он ей одной, его измышления оставались почти не замеченными. Он нашел в Анастасии идеального слушателя не потому, что знал больше, чем она (это было не так), а потому, что она воспринимала мир пассивно, в тишине, которую он заполнял своими наполовину запомненными и полностью украденными объяснениями. Он провел ее под купол.

— «Видимый образ вселенной», — процитировал он Шелли, очевидно, до того наслаждаясь звучанием фразы, что забыл назвать ее автора. — Император Адриан вел здесь дела.

Пока муж рассказывал, Анастасия прошла в центр ротонды, прямо под око в центре купола. Посмотрела наверх, в чистое небо.

— Пролеты кессонов свода здесь шире, чем даже в соборе Святого Павла в Лондоне, но они не выполняют вообще никакой архитектурной роли, — говорил он, Анастасия же, закрыв глаза, впитывала солнце. — Однако материалы, использованные для строительства купола, к вершине становятся все легче и легче: фундамент делали из белого известняка, а в своде купола…

— …солнечный свет.

— Нет, туф. Наверху туф.

— Посмотри, — сказала Анастасия, открывая глаза. — Посмотри на небо.

— Анастасия, небо ты можешь увидеть где угодно. Археологическая ценность Пантеона — это его купол.

— Это была церковь, да?

— Храм всех богов. Но даже римский Сенат часто собирался в храмах, и для императора, который был частью божественного миропорядка…

— Нет, католическая церковь, да? После Адриана.

— Тут некоторое время были даже колокольни. — Это сказал не Саймон. Какой-то прохожий, американец на пенсии. Старые и одинокие, даже в парах, они иногда встревали. Опошляли медовый месяц, во всем остальном похожий на сказку.

— По башне в каждом углу, — перебил Саймон, дабы принизить этого специалиста-конкурента.

— На самом деле — только две, — заметил мужчина с уважением, которое может позволить себе человек, располагающий большим количеством фактов. — Если хотите, я покажу, где они были.

— Нет, спасибо, — сказал Саймон.

— Да, пожалуйста, — сказала Анастасия.

— Они совсем как мы, — сказала жена американца, возникая у него из-за поясницы. Она была вдвое ниже его и втрое тоньше, сплошные кости и морщины, будто надела вторую кожу.

— Нам нужно быть… в другом месте. — Саймон взял Стэси за руку. — Идем, Анастасия.

Она повернулась, чтобы поблагодарить старика. Он уставился на нее:

— Анастасия Лоуренс?

— Вы хотите сказать, мы знакомы?

— Пожалуй, нет.

— Тогда вы, наверное, знаете…

— …что вы скрываетесь. Не могу вас винить. Я бы точно так и поступил. Мы никому не скажем, правда, Мидж?

— Ни словечка, — согласилась она.

— Нам действительно нужно идти, — сказал Саймон.

— Скрываемся? — переспросила Анастасия.

— Вы не против, если мы сфотографируемся? Встань в кадр, Мидж. — Он подтолкнул Мидж. Саймон дернул Анастасию. Сработала вспышка. Когда глаза Стэси вновь начали различать свет, они с Саймоном уже были снаружи, в первом попавшемся такси.

Водитель спросил Саймона, куда им надо ехать. Он спросил по-итальянски.

— Я никуда не хочу, — сказала Анастасия мужу по-английски. — Я хочу знать, как эта милая пара…

— Катакомбы, — бросил он и добавил: — Pronto! [27] — чтобы сойти за местного. Повернулся к жене: — Ты теперь автор, издаешься. Иногда люди будут тебя узнавать. Им может быть что-нибудь от тебя надо.

— Мы скрываемся?

— У нас медовый месяц.

— Вот и я так думала.

— В Риме скрыться невозможно.

— Все равно, мне кажется, странно, что эта пара…

— Не у всех стабильная психика.

— По-моему, они милые.

— Иногда внешность обманчива.

— Может, зря я опубликовала «Как пали сильные». Это могло остаться только между нами. Писателей же и так хватает.

— Это между нами. Посвящение.

— Саймону, что угодно, — процитировала она слова, на которые опирались все ее авторские притязания. — Думаю, я имела в виду Саймону, всё.

— Это будет посвящение для твоего нового романа.

— А если мне нечего сказать, Саймон? — Она положила голову ему на плечо и взяла за руку, когда такси затряслось на Аппиевой дороге.

— У тебя контракт. У тебя читатели.

— По-моему, роман рождается не из этого.

— Откуда же он тогда рождается?

— А откуда рождаются работы, которые ты продаешь в галерее?