Онлайн книга «Парижские тайны»
|
— Ступайте, дорогой Морель, когда комната будет готова, вас предупредят. Гранильщик поспешно ушел к себе. — А теперь, соседка моя, — обратился Родольф к Хохотушке, — я попрошу еще об одной услуге. — Заранее согласна, сосед мой... Все, что смогу. — Я уверен. Вы превосходная хозяюшка. Речь идет о том, чтобы немедленно купить для Морелей все необходимое: постель, одежду, мебель, потому что у меня там самая скромная обстановка — стол, стул да холостяцкая койка. Как раздобыть поскорее все, что может понадобиться Морелям? Хохотушка минуту подумала и ответила: — До двух часов у вас будет все, что вам нужно: готовая прочная одежда, теплая и чистая, белое постельное белье на всю семью, две маленьких кроватки для детей, одна — для их бабки, в общем — все, что надо... Но ведь все это стоит кучу денег! — Сколько? — Самое малое... пятьсот — шестьсот франков. — За все? — Увы, сами видите, какие большие деньги! — сказала Хохотушка, сделав большие глаза и качая головой. — И у нас будет все это?.. — До двух часов! — Может быть, вы фея-волшебница, а, соседка? — Да нет же, все очень просто... Тампль отсюда в двух шагах, и там мы найдем все, что нужно. — Тампль? — Да, Тампль. — А что это такое? — Как, сосед, вы не знаете, что такое Тампль? — Нет, соседка. — Но ведь там всегда покупают одежду и мебель такие люди, как мы с вами, когда удается что-нибудь сэкономить. Там все не хуже, чем в других местах, зато гораздо дешевле... — В самом деле? — Я-то знаю... Ну вот, к примеру, сколько вы заплатили за ваш редингот? — Право, не могу вам сказать. — Как, сосед, вы не знаете, сколько стоит ваш редингот? — Признаюсь вам по секрету, соседка, — с улыбкой сказал Родольф, — мне его подарили... Так что, сами понимаете, откуда мне знать?.. — Ах, сосед, сосед, похоже, вы не очень-то привыкли к точности и порядку. — Увы, это правда. — Придется исправиться, если вы хотите, чтобы мы стали добрыми друзьями, а мы будем друзьями, я чувствую, ведь вы такой добрый! Вы не пожалеете, что у вас такая соседка, вот увидите. Вы будете мне помогать, а я вам все чинить и штопать — по-дружески, по-соседски. Я, конечно, буду стирать вам белье, а вы помогать мне, когда понадобится натереть полы... Я встаю рано и могу вас будить, чтобы вы не опаздывали в свой магазин. Я буду стучать вам в перегородку, пока вы не скажете в ответ: «С добрым утром, соседка!» — Значит, договорились, вы меня будите по утрам, стираете мое белье, а я — натираю полы в вашей комнате... — И вы будете следить за порядком? — Разумеется! — А когда вам нужно будет что-нибудь купить, вы пойдете в Тампль, потому что, к примеру, ваш редингот стоил вам, наверное, франков восемьдесят, не правда ли? А на бульваре Тампль вы купили бы такой же за тридцать франков. — Да это же чудесно! Значит, вы думаете, что за пятьсот — шестьсот франков эти бедняги Морели... — Обуются, оденутся, и некоторые надолго! — Соседушка, у меня есть мысль! — Послушаем, что за мысль. — Вы понимаете, что нужно в хозяйстве? — Как будто понимаю, — ответила Хохотушка с насмешкой. — Тогда возьмите меня под руку, и пойдем в этот Тампль, чтобы купить Морелям все, что им нужно. Идем? — А деньги? — У меня хватит. — Пятьсот франков? — Благодетель Морелей дал мне право не стесняться в расходах, лишь бы у этих добрых людей было все, что нужно. И если мы найдем что-нибудь получше, чем в Тампле... — Да нигде мы не найдем получше, а главное — в Тампле все готовое — и для детишек, и для матери. — Тогда вперед, соседка, идем в Тампль! — Да, но боже мой! — Что еще случилось? — Да ничего... Но, понимаете, я уже и так потеряла время — час туда, час сюда, эта бедная госпожа Морель, за которой пришлось ухаживать, вот и вылетел весь день, а это тридцать сантимов, а когда за день ничего не заработаешь, на что же потом жить... Ну да ладно, как-нибудь устроюсь! Ночью наверстаю... Удовольствия теперь в редкость, но на этот раз я уж навеселюсь! С вами я буду воображать, что я такая богатая-разбогатая и что я на свои денежки покупаю все эти вещи для бедняков Морелей... Погодите минуту, только накину шаль и надену чепчик — и, я с вами, сосед! — Если вам нужно надеть только это, соседка, может быть, в это время я перенесу к вам свои документы? — Пожалуйста, заодно увидите мою комнату, — ответила с гордостью Хохотушка. — Я уже прибралась, я же говорила, что встаю поутру, а если вы соня и лентяй, тем хуже для вас, я буду вам беспокойной соседкой! И, легкая, как птичка, Хохотушка сбежала по лестнице. Родольф последовал за ней, чтобы стряхнуть с себя пыль и паутину, налипшую на него на чердаке. Мы расскажем позднее, почему Родольфа не известили о похищении Лилии-Марии близ фермы Букеваль, которое произошло накануне, и почему он не пришел к Морелям сразу же после разговора с маркизой д'Арвиль. Напомним также читателю, что только мадемуазель Хохотушка знала новый адрес Франсуа Жермена, сына г-жи Жорж, и Родольфу было очень важно раскрыть эту тайну. Прогулка на бульвар Тампль, надеялся он, расположит к нему гризетку, сделает подоверчивее и в то же время отвлечет его от грустных мыслей, навеянных смертью дочери Мореля. Ребенок Родольфа, о котором он горько сожалел, умер, наверное, в том же возрасте... Именно в этом возрасте Лилия-Мария была отдана Сычихе экономкой нотариуса Жака Феррана. Зачем и при каких обстоятельствах, об этом мы расскажем позднее. С огромным свертком бумаг, чтобы не выдать себя, на всякий случай Родольф вошел в комнату Хохотушки. Хохотушка была примерно того же возраста, что и Певунья, ее соседка по тюремной камере. Между этими двумя девушками была та же разница, как между смехом и слезами; между веселой беззаботностью и печальной мечтательностью; между самой бесшабашной дерзостью и нескончаемыми грустными раздумьями о будущем; между деликатной, изысканной, возвышенной и поэтической душой, болезненно чувствительной и смертельно раненной угрызениями совести, и, с другой стороны, — характером веселым, живым, подвижным, прозаическим и не обремененным размышлениями, хотя в то же время добрым и милосердным. Хохотушка вовсе не была эгоисткой, но у нее не было своих печалей; она болела только за других, отдавалась душой тем, кто страждет, но забывала о них, едва отвернувшись; как грубо говорят: с глаз долой — из сердца вон. |