Книга Парижские тайны, страница 177 – Эжен Сю

— Где векселя? — спросил он так же резко.

Нотариус молча постучал одним пальцем, поросшим рыжей шерстью, по кожаной папке у себя на столе.

Решив не говорить ни одного лишнего слова, но внутренне дрожа от гнева, виконт вынул из кармана своего редингота маленький кошелек русской кожи с золотыми застежками, извлек из него сорок ассигнаций по тысяче франков и показал их нотариусу.

— Сколько? — спросил тот.

— Сорок тысяч франков.

— Давайте сюда.

— Возьмите, и покончим с этим побыстрее, сударь. Делайте, что вам положено, берите деньги и верните мне мои векселя, — сказал виконт, нетерпеливо бросив пачку ассигнаций на стол.

Нотариус взял их, поднялся, осмотрел их одну за другой у окна, поворачивая и переворачивая с таким тщанием и такой осмотрительной внимательностью, что виконт де Сен-Реми бледнел от ярости.

Нотариус, словно догадываясь о его чувствах, покачал головой, повернулся к нему и произнес невыразительным тоном:

— Да, мы и такое видали...

Смешавшись на миг, де Сен-Реми сухо спросил: — О чем вы говорите?

— О фальшивых банкнотах, — ответил нотариус, продолжая внимательно рассматривать ассигнации.

— Почему вы говорите об этом со мной, сударь?

Жак Ферран прервал на миг свое занятие, пристально посмотрел на виконта сквозь свои зеленые очки, затем чуть пожал плечами и продолжал изучать ассигнации, не говоря ни слова.

— Черт меня побери! — вскричал де Сен-Реми, разъяренный спокойствием нотариуса. — Когда я спрашиваю, я привык, чтобы мне отвечали!

— Ну эти-то вот настоящие, — проговорил нотариус, возвращаясь к столу; взял тоненькую пачку бумаг с гербовыми марками, с двумя приколотыми к ней векселями.

Затем положил на папку с документами одну ассигнацию в тысячу франков и три пачки по сто франков и сказал виконту, показывая пальцем на деньги и векселя:

— Вот все, что вам остается от сорока тысяч франков. Мой клиент поручил мне взыскать с вас за расходы.

Виконт едва сдерживался, пока Жак Ферран производил свои расчеты. Вместо того чтобы ответить ему и взять деньги, он воскликнул дрожащим от ярости голосом:

— Я спрашиваю вас, сударь, почему вы сказали о тех банковских билетах, которые я вам передал, что видели такие же фальшивые?

— Почему?

— Да, почему?

— Потому что я попросил вас прибыть сюда... в связи с одним делом, сходным...

И нотариус уставился на виконта сквозь свои зеленые очки.

— Но какое я имею отношение к фальшивкам?

Минуту помолчав, Ферран ответил ему печально и сурово:

— Вы себе представляете, сударь, какие обязанности выполняет нотариус?

— Подсчитать и понять несложно! Только что у меня было сорок тысяч франков, а сейчас осталось всего тысяча триста...

— Вы большой шутник, сударь... Скажу вам, поверьте мне, что нотариус в мирских делах — все равно что исповедник в духовных... И по своей обязанности и профессии он узнает иногда постыдные тайны.

— Что же дальше?

— Ему приходится иногда иметь дело с проходимцами...

— Ну и что?

— Он должен, по мере возможности, защищать достойные и честные имена от позора.

— Но какое мне до всего этого дело?

— Ваш отец оставил вам славное имя, которое вы позорите, сударь.

— Да как вы смеете?

— Если бы не мое уважение к этому имени, почитаемому всеми честными людьми, я бы не говорил с вами здесь, а вы бы отвечали перед судом.

— Я вас не понимаю.

— Два месяца назад вы с помощью некоего посредника учли заемное письмо на пятьдесят восемь тысяч франков торговым домом «Мелаерт и компания» в Гамбурге на имя некоего Уильяма Смита с оплатой через три месяца у парижского банкира Гримальди.

— Ну и что из того?

— Так этот вексель — фальшивка.

— Это неправда...

— Вексель — фальшивка! Торговый дом «Мелаерт» никогда не выдавал заемного письма Уильяму Смиту; он его просто не знает.

— Неужели это правда? — вскричал де Сен-Реми с изумлением и возмущением. — Значит, меня ужасно обманули, потому что я принял этот документ как чистые деньги.

— От кого?

— От самого мистера Уильяма Смита. Торговый дом «Мелаерт» всем известен, и я был так уверен в честности мистера Уильяма Смита, что без колебаний принял от него этот вексель в оплату суммы, которую он был мне должен...

— Уильям Смит никогда не существовал... Это выдуманная личность.

— Сударь, вы меня оскорбляете!

— Подпись поддельная, и, наверное, все остальное тоже.

— Повторяю вам, Уильям Смит существует, но я несомненно стал жертвой... Так подло злоупотребить моим доверием!

— Бедный, доверчивый юноша...

— Объясните, чего вы хотите?

— В немногих словах: теперешний владелец этого векселя утверждает, что вы его просто подделали.

— Как вы можете?!

— Он утверждает, что у него есть все доказательства. Позавчера он попросил меня вызвать вас сюда и предложить вернуть вам этот фальшивый вексель, разумеется возместив все расходы. До сих пор все было вполне законно. Но далее — не все очень законно, и я просто сообщаю вам это как посредник: он требует сто тысяч франков, золотом... и сегодня же. Иначе завтра в полдень фальшивый вексель будет передан королевскому прокурору.

— Но это же подлость!

— И к тому же бессмыслица... Вы разорены, вас преследовали судейские приставы за тот долг, который вы мне только что вернули, уж не знак? из каких доходов... Я объяснил это все моему поручителю... Но он ответил, что некая богатая дама выручит вас из беды...

— Довольно, сударь, довольно!

— Еще одна подлость и еще одна бессмыслица с его стороны, я совершенно с вами согласен.

— Так чего же, наконец, он хочет?

— Бесчестно нажиться на бесчестном поступке. Я согласился довести до вашего сведения это предложение, от всей души порицая его, как любой честный человек. Теперь дело за вами. Если вы виновны, выбирайте: или суд присяжных, или уплата выкупа, которого от вас требуют... я со своей стороны официально выполнил поручение и больше не желаю вмешиваться в такое грязное дело. Имя третьего лица, посредника, Пти-Жан, торговец оливковым маслом; он живет на берегу Сены, набережная Билли, дом десять. Договаривайтесь с ним. Вы найдете общий язык... если вы действительно подделали вексель, как он это утверждает.

Виконт де Сен-Реми вошел к нотариусу с высоко поднятой головой и дерзкими словами на устах. Хотя он и совершил в жизни несколько постыдных поступков, в нем еще оставалась некая дворянская гордость и природная храбрость, которых никто не смел отрицать. В начале этого разговора он смотрел на нотариуса как на недостойного его противника и в душе издевался над ним.