Книга Парижские тайны, страница 187 – Эжен Сю

Это письмо было отправлено по почте самой Сарой около пяти часов в тот день, когда она побывала у нотариуса.

В тот же день, приказав Грауну как можно скорее вызвать в Париж Сесили, Родольф вечером отправился на прием к супруге посла, г-же***. После этого он должен был зайти к маркизе д'Арвиль, чтобы сообщить, что нашел ей дело, заслуживающее ее внимания и милосердия.

Последуем за ним сразу к маркизе д'Арвиль. Мы узнаем из их беседы, что эта юная женщина, которая до сих пор относилась к своему супругу с предельной холодностью, последовала благородным советам Родольфа и проявила великодушие и понимание.

Маркиз и его супруга только что отобедали. Сцена происходила в маленькой гостиной, которую мы уже описывали. Лицо Клеманс было нежным и сочувственным, сам маркиз выглядел менее печальным, чем обычно.

Заметим, что он еще не получил новое и гнусное анонимное письмо Сары.

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил он машинально свою жену.

— Я не стану выходить... А вы?

— Право, не знаю, — ответил он со вздохом. — Эти светские сборища невыносимы... Наверное, проведу этот вечер, как всегда... в одиночестве.

— Почему же в одиночестве? Ведь я никуда не поеду! Маркиз д'Арвиль посмотрел на жену с удивлением.

— Да, конечно... однако...

— Так в чем же дело?

— Я знаю, что вы предпочитаете оставаться у себя, когда не выезжаете в свет...

— Это так, но у меня свои капризы, — с улыбкой ответила Клеманс. — Сегодня я очень хотела бы разделить свое одиночество с вами... если вы не возражаете.

— Это правда? — взволнованно воскликнул маркиз. — Как вы добры, что угадали мое желание, которое я не смел даже высказать!

— Знаете, друг мой, ваше удивление похоже на упрек.

— Упрек? О нет, нет, но после моих жестоких и несправедливых подозрений я не мог и надеяться, что вы проявите такую доброту, поэтому, признаюсь, она меня удивила, но такая неожиданность — бесценный подарок.

— Забудем прошлое, — сказала маркиза с доброй улыбкой.

— Клеманс, как могу я все позабыть? — печально ответил маркиз. — Я осмелился вас заподозрить. Сказать вам, до какой низости довела меня слепая ревность?.. Но что все это по сравнению с моей виной перед вами, куда более страшной и непоправимой?

— Забудем прошлое, говорю вам, — сказала Клеманс, гоня от себя горестные воспоминания.

— Я не ослышался? Вы сможете тоже забыть это?

— Я надеюсь.

— И это правда? О Клеманс... такое великодушие... Однако нет, нет, я не верю в подобное счастье! Я от него отказался навсегда.

— И вы были неправы, теперь вы это видите.

— Господи, как все переменилось! Уж не сон ли это? О, скажите мне, что я не ослышался!

— Нет, вы не ослышались.

— В самом деле, вы смотрите на меня не так холодно. И голос ваш теплее... Скажите, неужели это правда? Может быть, это все мне только кажется?

— Нет, ибо я тоже перед вами виновата.

— Вы?

— И во многом. Разве я не была по отношению к вам несправедлива и даже жестока? Разве я подумала, что вам пришлось проявить редкое мужество, почти сверхчеловеческое самообладание, чтобы жить, как вы жили? Одинокий, несчастный... Как могли вы противиться единственной возможности найти утешение в браке с той, кого вы полюбили. Увы, когда человек страдает, он ищет утешения в великодушии своих близких... До сих пор вы рассчитывали только на мое великодушие... Так вот, я постараюсь вам доказать, что вы не были неправы.

— О, говорите, говорите! — воскликнул маркиз д'Арвиль, восторженно сжимая руки.

— Наши судьбы связаны навсегда, и я сделаю все, чтобы жизнь ваша не была так печальна...

— Господи! Боже мой! Клеманс, неужели вы мне это говорите?

— Прошу вас, не удивляйтесь так... Мне это тяжело... Я слышу в этом упрек, горький упрек моему поведению в прошлом... Кто же пожалеет вас, кто протянет вам дружескую руку помощи, если не я? Меня осенила добрая мысль... Я подумала, хорошенько подумала о прошлом и будущем. Я признала свои ошибки и, мне кажется, нашла способ их исправить...

— Ваши ошибки? Бедная женщина!

— Да, на другой же день после нашей свадьбы я должна была обратиться к вашей совести и потребовать расторжения брака...

— Клеманс, умоляю!.. Сжальтесь!

— Но, раз уж смирилась со своим положением, я должна была оправдать его добротой и преданностью, а не быть вам постоянным молчаливым упреком, проявляя холодное высокомерие. Я должна была утешить вас в этом страшном несчастье и помнить только, что это ваша горькая беда. Постепенно я бы привыкла к роли сестры милосердия, к заботам о вас, может быть, даже к жертвам, а ваша признательность возместила бы мне все, и тогда... Но что с вами, господи? Вы плачете!..

— Да, плачу... И это благостные слезы... Вы не знаете, какие новые чувства пробуждают во мне ваши слова! О Клеманс, позвольте мне поплакать!.. Только сейчас я понял, какое преступление совершил, связав вашу судьбу с моей, печальной судьбой!

— А я только сейчас почувствовала, что могу все забыть и простить. Ваши покаянные слезы принесли мне счастье, о котором я даже не знала. Поэтому мужайтесь, мой друг, мужайтесь! Не суждена нам райская и беспечная жизнь, но утешимся в исполнении долга, предназначенного нам судьбой. Будем терпимы друг к другу, а если станем слабеть, то поглядим на колыбель нашей дочки, отдадим ей все наши добрые чувства, и у нас еще останутся печальные и святые радости...

— Ангел, вы просто ангел!.. — воскликнул маркиз д'Арвиль, сжимая руки и глядя на жену со страстью и восхищением, — О Клеманс, вы сами не знаете, какое счастье и горе принесли мне! Вы не знаете, что самые жестокие ваши слова и самые горькие упреки в прошлом, быть может мною заслуженные, не ранят меня столь глубоко, как сейчас ваше нежное снисхождение, ваша великодушная терпимость... И все же, несмотря ни на что, вы пробуждаете во мне надежду. Вы даже не представляете, о каком будущем я смею мечтать!

— И вы можете полностью и слепо верить во все, о чем я говорю, Альбер. Моя решимость тверда, клянусь вам, и я от своего решения не отступлюсь. Позднее я смогу представить вам новые доказательства...

— Доказательства? — воскликнул маркиз, ошеломленный столь неожиданной радостью. — Какие доказательства? Разве я в них нуждаюсь? Ваш взгляд, ваш тон, божественное выражение лица, которое делает вас еще прекраснее, мое сердце, которое бьется и трепещет, — разве все это не доказывает мне; что вы говорите святую правду? Вы знаете, Клеманс, мужчины ненасытны в своих желаниях, — добавил маркиз, приближаясь к креслу своей жены. — Однако ваши благородные и трогательные слова внушают мне надежду, даже смелость надеяться на счастье... которое еще вчера казалось мне безумной и недостижимой мечтой!