Книга Парижские тайны, страница 280 – Эжен Сю

— Повторяю: вы ни в чем не изменитесь... Изгнанный из того круга, где вы до сих пор вращались, вы очень скоро станете преступником, подобно тем мерзавцам, среди которых вы непременно окажетесь: так что вы непременно станете вором... а если вам это понадобится, то и убийцей. Вот что вас ждет впереди.

— Я стану убийцей?! Я?!

— Да, вы, ибо вы подлец и трус!

— Я дрался на нескольких поединках и при этом доказал...

— А я говорю вам, что вы трус! Вы предпочли бесчестие смерти! И наступит такой день, когда вы для того, чтобы ваши новые преступления не выплыли на свет, пойдете на то, чтобы отнять жизнь у другого человека. Но это не должно произойти, я не желаю, чтоб это могло произойти. Я появился в самое время, чтобы спасти, по крайней мере, свое имя от публичного позора. С этим пора покончить.

— Что это значит, отец... покончить? Что вы этим хотите сказать?! — воскликнул Флорестан, которого все больше и больше пугало грозное выражение лица графа и его все возраставшая бледность.

Внезапно в дверь кабинета громко постучали; Флорестан направился было в кабинет, чтобы отпереть дверь и тем самым положить конец разговору с отцом, который приводил его в ужас, но граф железной рукой схватил его за плечо и удержал на месте.

— Кто там стучит? — спросил граф.

— Именем закона, отворите!.. Отворите!.. — раздался в ответ чей-то голос.

— Стало быть, это был еще не последний подложный вексель? — негромко спросил г-н де Сен-Реми, грозно взглянув на сына.

— Это был последний... клянусь вам, отец, — ответил Флорестан, тщетно стараясь освободиться от мощной руки графа.

— Именем закона... Отворите!.. — снова послышался голос.

— Что вам угодно? — спросил граф.

— Я комиссар полиции; я пришел произвести обыск в доме виконта де Сен-Реми, которого обвиняют в краже бриллиантов... У господина Бодуэна, ювелира, есть веские доказательства. Если вы не отопрете добром, сударь... я вынужден буду распорядиться взломать дверь.

— Уже вор! Значит, я не ошибся, — едва слышно проговорил граф. — Я пришел, чтобы убить вас... но слишком поздно.

— Убить меня?! — вскричал виконт.

— Вы достаточно позорили мое имя; пора с этим покончить; у меня с собой два пистолета... либо вы сами пустите себе пулю в лоб... либо я сам вас застрелю и скажу, что вы покончили с собой в отчаянии, дабы спастись от позора.

И граф с пугающим хладнокровием достал свободной рукою пистолет из своего кармана и протянул сыну, сказав:

— Довольно! Если вы не трус, пора покончить счеты с жизнью!

После новых и столь же тщетных попыток вырваться из рук графа, его сын в ужасе отпрянул и смертельно побледнел.

По ужасному и неумолимому взгляду отца он понял, что рассчитывать на его жалость не приходится.

— Отец! — в отчаянии воскликнул он.

— Вам надо умереть!

— Я глубоко раскаиваюсь в содеянном!

— Слишком поздно!.. Вы слышите?! Они уже ломятся в дверь!

— Я искуплю все свои поступки!

— Они сейчас войдут! Стало быть, мне придется самому вас убить?

— Пощадите меня!

— Дверь уже поддается!.. Ты сам этого хотел!..

И граф приставил дуло своего пистолета к груди Флорестана.

Шум, доносившийся в гостиную, и в самом деле говорил о том, что дверь в кабинет продержится недолго.

Виконт понял, что погиб.

Но внезапно отчаянное решение промелькнуло у него в голове; он больше не вырывался из рук отца и сказал ему с показной твердостью и решимостью:

— Вы правы, отец... дайте мне ваш пистолет. Я достаточно обесчестил свое имя, жизнь, которая ждет меня впереди, действительно ужасна, нет смысла бороться за нее. Давайте пистолет. И вы увидите, трус ли я или нет. — Он протянул руку за пистолетом. — Но скажите, по крайней мере, хоть одно слово, одно слово утешения, жалости, скажите мне его на прощанье, — прибавил Флорестан.

Дрожащие губы, бледность, искаженное отчаянием лицо — все выдавало ужасное волнение, владевшее в эту минуту виконтом.

«А что, если он все-таки мой сын?! — со страхом подумал граф, не решаясь передать пистолет Флорестану. — Но, если это мой сын, я тем меньше должен колебаться перед тем, как принести его в жертву».

Дверь в кабинет теперь непрерывно трещала, не оставалось сомнений, что она вот-вот будет взломана.

— Отец... они сейчас войдут... О, теперь я наконец понимаю, что смерть для меня — благодеяние... Спасибо... спасибо... но протяните мне хотя бы руку и простите меня.

Несмотря на всю свою твердость, граф невольно содрогнулся и сказал взволнованным голосом:

— Я вас прощаю.

— Отец... дверь сейчас распахнется... ступайте к ним навстречу... пусть, по крайней мере, на вас не падет подозрение... А потом если они войдут сюда, то помешают мне покончить с собой... Прощайте...

В соседней комнате послышались шаги нескольких человек.

Флорестан приставил к груди дуло пистолета.

Выстрел раздался в то самое мгновение, когда граф, стремясь избежать ужасного зрелища, отвернулся и бросился вон из гостиной; обе половины портьеры сошлись за ним.

При звуке выстрела, при виде смертельно бледного и совершенно потерянного графа, полицейский комиссар замер на месте и жестом запретил своим помощникам переступать порог гостиной.

Предупрежденный Буайе о том, что виконт заперся в кабинете с отцом, полицейский чиновник все понял и с уважение отнесся к огромному горю старика.

— Умер!!! — с болью воскликнул граф, закрывая лицо руками — Умер!!! — повторил он в изнеможении. — Но это было необходимо, лучше смерть чем позор... И все-таки это ужасно!

— Милостивый государь, — печально произнес полицейский комиссар после короткого молчания, — избавьте самого себя от горестного зрелища, покиньте этот злополучный дом... Сейчас мне предстоит выполнить уже иной долг, еще более тягостный, чем тот, что привел меня сюда.

— Вы правы, сударь, — ответил граф де Сен-Реми. — Что касается человека, ставшего жертвой этого мошенничества, передайте ему, пожалуйста, чтобы он обратился к господину Дюпону, банкиру.

— Его контора на улице Ришелье?.. Он всем хорошо известен, — ответил полицейский комиссар.

— В какую сумму оцениваются похищенные бриллианты?

— Они стоили около тридцати тысяч франков, милостивый государь; человек, их купивший и обнаруживший, что они украдены, заплатил эту сумму... вашему сыну.

— Столько я могу еще заплатить. Пусть ювелир придет послезавтра к моему банкиру, и я с ним все улажу.

Полицейский комиссар поклонился.