Онлайн книга «Дети Робинзона Крузо»
— Ты фотку в углу видишь? — вдруг будто из другой вселенной доходит до Михи шепот Джонсона, но почему-то в нем интонации ухмылки. Он что, сошел с ума?! «Конечно, вижу! — хочет ответить Миха. — И что тут смешного?!» Но тут случается еще одна странная вещь: какая-то пелена проплывает перед Плюшиными глазами. Этот мерцающий подземный огонь размывает на миг изображение, и Михе кажется, что лицо на портрете... изменилось. Нет, может быть, не само лицо, а лишь выражение, но изменилось. Стало как... «Как у Тани, — в изумлении думает Миха, — как сейчас у Тани». Оно изменилось. И глаза, шальные и... сладострастные смотрели прямо на него. На миг из тускло освещенного угла на Миху глянуло что-то чужое и... и... (— ...И порочное, — шепчет Миха-Лимонад. — Эта сука умела издеваться над двенадцатилетними детьми.) как будто на фотографии занимались тем же, чем в комнате, где эхом от ветхих стен отскакивали Танины любовные стоны. Миха дернул головой. Пламя горело ровно. На портрете было прежнее изображение. «Что за черт?! — уже почти успел выдавить из себя Плюша, да Джонсон его опередил. — Миха, обернись, — прошептал он голосом, в котором слышалась паника. — Посмотри назад. * * * ...Икс думал о японских переливающихся открытках. Картинках с голыми телками, которые, если открытку повернуть еще раз, оказывались снова одетыми в кимоно. Гейши, мать их... Но для того чтобы изображение менялось, открытку надо было двигать относительно источника света и угла зрения. Сейчас никто ничего не двигал. «Что за фокусы?» И все равно, двигай — не двигай, изображений было два: одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер. И сейчас никто ничего не двигал. — Мать твою! — шепчет Икс. Еще иногда фарцовщики продавали в школе объемные открытки, всяких зверюшек, собачек-котиков, святочные картинки, Рождество, но эту лабуду покупали малолетки. Ребята постарше предпочитали голых телок. А раз Иксу перепало настоящее сокровище: за модель машинки Джеймса Бонда (правда, классную — человечек «выстреливался» через люк в крыше, из бамперов выползали тараны, а из-под фар — пулеметы) он выменял у такого малолетки колоду игральных карт, только вместо привычных картинок там была жесткая порнуха. С такими офигенными телками и такими позами! Очень поучительная камасутра; честно говоря, чуть ли не по каждой карте Икс прошел свой собственный однорукий ликбез, а их было 52! Но все равно, ни на японских переливающихся открытках, ни на волшебных картах Икса изображение не было столь ЖИВЫМ. Одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер. И никто ничего не двигал. В углу, за керосиновой лампой, Икс видит фотографию голой бабы. Большую, качественную, в дорогой рамоке. И не просто голой: баба сидит на мужике (прямо на его этом, как чуть позже скажет Икс друзьям), лицом к зрителям и, мать его так, пропади все пропадом, показывает мультфильм! Да-да-да, баба не застыла, как и положено на фотографии, запечатлевшей прекрасный миг, а... движется. Ездит на мужике. Скачет вверх и вниз. И это не вкл./выкл. И не мерцание фитилька. Но тогда что? Время, когда Икс с удивленно-праздным любопытством рассматривал движущиеся картинки, подошло к концу. Картинок было больше, намного больше: баба трясла головой, кусала собственные губы, а потом водила по ним языком, хватала себя за сиськи и пялилась на Икса. Картинок было больше — целое кино. Икс чувствует, как по лбу, обдуваемая свежим ветерком, скатывается капелька пота. «Я пропал! — мелькает в голове у Икса. — У меня глюки». Иногда баба на фотке останавливалась, выгибала спину, терлась о мужика задницей, совершая круговые движения, а потом все начиналось по новой, и (!) (мать твою! по лбу скатывается вторая капля) с тем же ритмом и той же скоростью, что настоящая, живая парочка в комнате. Мультфильм копировал их движения, повторял след в след. Баба проделывала с мужиком то же, что и Таня с борцом. Холодная скользкая крыса, паника зашевелилась в темном уголке души Икса. «Что это? Что со мной?! Что за херня? Наркотик? Газ? Я надышался какой-то хрени... Глюки? Мне плохо? Я умираю?! — Икс после паузы, показавшейся кошмарной вечностью, делает выдох, и дробь вопросов перестает стучать в его висках, сменяясь вялой догадкой. — Суки... Они знают, что мы здесь, смотрим, и решили поиздеваться, пустили какой-то газ. Или устроили другую херню. Вот суки... Или, — Икс готов допустить и такое, — я настолько запал на Таню, что глюки начались у меня. Вот суки...» «Но что это?!» Икс для верности ухватился за трубу водостока. Что за херня? Что происходит? Не было никакой бабы. Не то что скачущей на мужике, а вообще никакой голой бабы! Никаких мультфильмов. (И откуда-то всплыли обрывки фраз про малолеток, почитающих старуху за ведьму) Был лишь портрет. Отлично выполненный портрет. И на нем любимая Михина актриса. Икс вдруг понял, почему Миха считал ее прекрасной. Водосточная труба, на которой повис забывший обо всем на свете Икс, не выдержала и начала отваливаться. Сначала с жалобным скрипом, потом с грохотом. «Вот суки!», — успел подумать Икс, падая вместе с трубой вниз навстречу боли, которая уже совсем скоро огненным цветком распустится в его правой ягодице. Внизу Икса ждали. Молча. Чтобы броситься на него. И только грохот падающей трубы заставил их нарушить молчание. * * * Миха обернулся. Сначала не понял, о чем это Джонсон. Деревья и кустарник росли близко от дома, между причудливо искривленными стволами клубилась лишь густая тьма. Но тут он различил... Во второй раз за сегодняшний вечер у Плюши похолодели колени. Их было несколько, черных силуэтов; почти сливаясь с зарослями, они стояли на равном расстоянии друг от друга и молчали. Ледяной ветерок подул в лицо Михи. Господи, что это? Детские страхи мгновенно вернулись; Плюша почувствовал, что воля оставляет его, ноги разом потяжелели, а горло высохло. Там, во тьме, было то, чего он, оказывается, ждал всегда: словно сгустки ночи, они окружили дом, и глаза их тускло горели зеленым болотным огнем. Миха тяжело сглотнул, на губах остался лишь металлический вкус кошмара: «Что это? — повторно пропищал в голове панический голосок. — Что с ними?» «Ладно, прекрати, чего ты так перепугался? — Тут же попытался урезонить его более спокойный голос. — Это всего лишь собаки. Просто кутанские собаки». «Но почему они молчат?» — Почему они так себя ведут? — быстро шепчет Джонсон, и это выводит Миху из ступора. |