Онлайн книга «Осени не будет никогда»
|
От блестевшей на его груди медали продолжительность соития совершенно не изменилась в сторону его удлинения, а возможно, еще и сократилась. Лиля проглотила кусок собачатины, когда ее внутренности подверглись уже привычному ожогу. — Мог бы и подольше! — чавкая, посетовала Мятникова. — Чего подольше? — не понял Билл. — Во мне находиться! Привык думать только о себе! — Зачем — подольше? — растерялся крыс. — Обо мне бы подумал… Я тоже удовольствия хочу! — Чего?.. Казалось, Билл был совсем обескуражен претензиями подруги. — Расслабься! — разрешила Мятникова. — Какие-то ты вещи непонятные говоришь все время! — Говорю, расслабься! — В следующий раз укушу так!.. — Только и можешь кусаться! — Не только! Я прекрасный специалист по саперному делу! В этот день Мятникову тошнило еще дважды. Она совсем не понимала, что с ней происходит, а ее приятель, американо-русский герой, часами смотрел на свое отражение в луже и говорил: — Все в порядке… — Мне плохо! — жаловалась Лиля, стараясь пробудить в Билле что-нибудь человеческое. — Всем плохо, — отвечал саперных дел мастер. — Скотина! — Я не скотина. Я — крыс… Они прожили на месте взрыва две недели. Билл продолжал питаться своими собратьями, изрядно подгнившими, совокуплялся через равные промежутки времени с Мятниковой, а она была вынуждена рисковать и выходить утренними часами на поверхность, добывая себе пропитание. Один раз Лиля увидела на улице тетку, которая жалобно призывала: «Пинцет! Пинцет!», — а, когда заметила Мятникову вдруг преобразилась, глаза зажглись безумным огнем. Алия Марковна (это была она) вытащила из кармана плаща мужнин «Макаров», и ну палить!.. Хорошо, что тетка была не обучена стрелять, а то бы Лиле — смерть неминуемая. А так пули легли далеко в стороне… Мятникова спряталась за мусорным баком и наблюдала, как хозяйке погибшего пуделя заламывают руки подоспевшие милиционеры, как сажают безумную в газик… Лиля нырнула в мусорный бак и провела в нем добрый час, обнаружив кучу съестного. Особенно много было хлеба… А потом Мятникова, засыпая в метре от Билла, вдруг поняла, что беременна… Еще она осознала, что родит крысят… Хотела было сойти с ума, но решила поглядеть на ситуацию под другим углом. Ведь она не рассчитывала, что судьба когда-нибудь даст ей шанс почувствовать себя матерью. И наплевать, что все так причудливо, что не мальчиков и девочек ей придется воспитывать, а серых грызунов. Она разбудила Билла, бесцеремонно пихнув его мордой в толстый живот. — Чего? — поинтересовался он. — У нас будут дети. — Чего? — Я — беременна!.. — Чего? — Крысята у меня будут от тебя! — обозлилась Мятникова. — А я-то тут причем? — не понял Билл. Она чуть было не задохнулась от злости, вспоминая, как он ежедневно, раз по пять, подходил к ней с тыла. — Ты при чем?!! — обнажила зубы. — Пусть я сдохну, но успею добраться до твоего горла. В ней было столько напора, что американец слегка струхнул. Но он, действительно, не понимал, что добивается от него эта полоумная крыса. Ну крысята, так они у всех, раз по сто в жизни, чего шум поднимать… — Признаешь отцовство? — скалилась Мятникова. Он не знал, что такое «отцовство», но от греха подальше согласился. — Признаю… Крыс решил потом отомстить за свой испуг полоумной подруге. Сейчас он готов был признать все, лишь бы опять заснуть. — Что еще? — поинтересовался Билл, закрыв один глаз. Внезапно Мятникова успокоилась, вспомнив, что для будущего потомства нервная обстановка вредна. К тому же Билл все-таки отец, пусть нерадивый и обленившийся себялюбец, но именно он стал ее первым мужчиной… — Спи, — сказала она, и Билл тотчас закрыл второй глаз. «А сколько длится крысиная беременность?» — думала Мятникова, не в силах заснуть. Полгода? Пять месяцев?.. Как же она не помнит об этом? Ведь знала… Лежала, прислушиваясь к животу. Не то ей мнилось, не то уже начиналось там шевеление… Или это в кишках урчит? Лежала — и вдруг вспомнила! «Чуть больше двадцати дней! Крысы плодятся в любых условиях и в любых условиях выживают!» — явственно услышала она голос лектора, которому внимала, когда только начинала работать морильщцей… Чуть больше двадцати дней! Она вскочила на лапы, осознав, что большая часть срока беременности уже минула, метнулась к луже и увидела себя с отвисшим животом. — Ах! — пропищала она. — Я на сносях! До утра Лиля не спала, все представляла себя матерью, а когда все же заснула, услышала мерзкое: — Поворачивайся! Она вцепилась в его мягкий нежный нос! Он жалобно запищал, не понимая, что происходит, и за что ему причиняют боль! — За то, что ты — безмозглая тварь! — телепатировала Лиля, сжимая челюсти. — Слизки-и-н! — вдруг пропищал Билл. Она отпустила его окровавленный нос и предупредила: — Еще раз сунешься, насмерть загрызу! Понял? Он ответил, что понял, долго пытался достать языком до носа, чтобы зализать рану, а потом ушел куда-то на час, а когда вернулся, Мятникова почувствовала чужой сучий запах. Нагулялся, поняла. Да и черт с ним, кобелина проклятый! Они не разговаривали вплоть до ее родов. Мятниковой пришлось поедать тухлую крысятину, она чувствовала, как соски на ее животе набухают, распираемые молоком. И вот как-то ночью Лиля совсем без трудов непосильных родила восьмерых крысят. Беспомощные, слепенькие, совсем прозрачные, они лежали рядком вдоль ее тела и сосали молоко. Крошечные, но уже остренькие зубки причиняли Мятниковой боль, которую она, впрочем, переживала, как боль сладкую, даже нежилась ею. А папаша продолжал спать, улегшись щекой на собачью медаль. Счастливая, она прошептала: — Ты стал отцом, Билл! Твои дети на четверть американцы! Он проснулся, оглядел случившееся, но с места так и не стронулся. Просто спросил: — Восемь? — Ага, — ответила счастливая Лиля. — Прелесть, правда? — Пожевать бы чего, — сказал Билл и протяжно зевнул. — Что, крысы кончились? |