Книга Книга Джо, страница 52 – Джонатан Троппер

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Держу оборону, — говорит Оуэн.

— Неплохо у тебя получается, — говорю я, с нарочитым вниманием оглядывая кучи мусора.

— Человеку необходима пища.

Я сажусь на ступеньку и устало тру лицо:

— Оуэн. Почему ты еще здесь?

Он улыбается и закрывает ноутбук.

— Лучше я спрошу, — говорит он и выразительно смотрит на меня, — почему ты еще здесь.

— Мне еще нужно кое с чем разобраться.

— С чем?

— Точно не знаю. Наверное, первым пунктом списка будет как раз этот вопрос.

Оуэн кивает и поднимается, стряхивая с майки смесь каких-то крошек.

— А что касается твоего вопроса, то я тут околачивался, чтобы рассказать тебе кое-что.

— Что?

— Я хочу рассказать тебе, почему твоя рукопись никуда не годится.

— Теперь, значит, она уже никуда не годится?

— Нет. И раньше никуда не годилась.

— Ты просто не представляешь себе, насколько я сейчас не готов это выслушивать.

— Как раз таки сейчас ты готов, — говорит Оуэн, — твоя работа — писать, а моя — работать с писателями, поэтому из нас двоих главный сейчас я, а ты сядь и послушай.

Он пристально смотрит на меня, ожидая возражений.

— «Буш-Фолс» шел у тебя изнутри, из того места, где хорошие писатели хранят лучшие рассказы своей жизни. Загвоздка в том, что с тех пор, как ты уехал из Буш-Фолс, с тобой не случалось ничего значительного. Если бы меня попросили написать рекламную аннотацию к повести твоей жизни, я бы очень мучился, чтобы хоть что-то из себя выдавить. Джо живет на Манхэттене. Джо, может быть, чуть больше среднего занимается самым обычным сексом. Джо становится старше. Джо впадает в депрессию. Вот, в принципе, и все. У тебя ни безумной любви, ни сильных переживаний. Как будто последние семнадцать лет ты жил во сне.

— В какой-то момент я все же написал роман, который получил признание критиков и стал бестселлером.

— Написал, — признает Оуэн. — Единственное заметное событие в твоей жизни в период после Буш-Фолс — это написание книги о Буш-Фолс. Чувствуешь, к чему я веду?

— К тому, что я — абсолютно никчемная личность?

— А помимо этого? Послушай. Ты уехал отсюда семнадцать лет назад, но на самом деле никуда ты не уезжал. Все, что тут с тобой происходило — с твоими друзьями, с Карли, с отцом, — все это нанесло тебе ущерб, благодаря которому и родилась эта книга, но второй книги отсюда не выжмешь.

— Ну, хорошо, допустим, ты прав, и что мне тогда делать?

— А ты уже делаешь. Все то время, что ты здесь, ты этим занимаешься.

— И чем же я тут занимаюсь?

Оуэн улыбается:

— Сбором материала.

— Ты в себе? У меня тут сплошной кошмар.

— Знаю, — говорит он, опускаясь рядом со мной на ступеньки. — Тебе больно, и я, честно говоря, рад этому.

— Это почему же?

— Потому что, перефразируя покойного Брюса Ли, «боль — это хорошо». Боль говорит о том, что ты жив. А мертвые люди, в большинстве своем, книг не пишут.

— К черту книги, — сердито отвечаю я. — У меня же ничего нет. В моей жизни нет никого. — Мой голос ощутимо дрожит, и я на всякий случай понижаю регистр. — Всем на меня наплевать.

— Это неправда.

— Правда, — грустно говорю я. — И я только теперь это понял. Каким же редким козлом надо быть, чтобы, прожив столько лет, не оставить отпечатка ни в одной человеческой душе!

— Мне на тебя не наплевать.

— Ты зарплату получаешь.

— Тем более — не наплевать.

Я вздыхаю:

— Какая разница!

— Уэйну на тебя не наплевать.

— Уэйн умирает, — говорю я и тут же чувствую себя кретином.

Оуэн бросает на меня жесткий взгляд:

— Мы все умираем. Просто с разной скоростью.

— Ты что, впервые в жизни пытаешься поднять человеку настроение? Если да, то знай: у тебя плохо выходит.

— Это не входит в мои профессиональные обязанности, — говорит Оуэн, поднимаясь и хлопая меня по колену. — Сам себя весели. Я еду домой.

Я смотрю, как он берет ноутбук и кожаную дорожную сумку, а потом иду за ним к двери. Невероятно, но на улице по-прежнему припаркован белый лимузин.

— Ты все это время его держал? Тебе придется как следует раскошелиться.

— Это тебе придется раскошелиться, — ухмыльнувшись, говорит он, выходя на крыльцо и спускаясь вниз, прежде чем я успеваю поблагодарить его за то, что побыл со мной. Сквозь стеклянную дверь я вижу, как нелепый лимузин трогается и петляет по кварталу. Тут в крыше автомобиля открывается люк, и появляется рука Оуэна, смешно размахивающая бокалом с вином. Когда он доберется до дому, он будет совсем тепленький. Я впервые улыбаюсь, почувствовав кинематографичность момента — белый лимузин быстро исчезает в темных коннектикутских сумерках. На кухне звонит мой мобильный. Сначала решаю не подходить, но потом передумываю. Как верно сказал Оуэн, пора начать новую жизнь, разобрать завалы, понять, что к чему. Внезапно и беспричинно почувствовав себя обновленным, я выдергиваю телефон с зарядки и раскрываю его.

— Ты — полный козел, — говорит Натали.

Оуэн оставил на кухне огромную коробку. Раскрыв ее, я обнаруживаю новехонький ноутбук «Делл Инспайрон», несколько дисков и в спешке нацарапанную записку от Оуэна: «Ни о чем не думай. Просто включи и работай». Через пятнадцать минут компьютер включен на столе в моей комнате, а я задумчиво сижу напротив. Пустой экран подначивает меня, мол, сможешь написать хоть что-нибудь стоящее? Страшновато начинать с чистого листа, но что-то привлекательное в этом есть. Напомнив себе, что я уже проходил через это — и заслужил, между прочим, признание читающей публики, — я разрешаю себе коснуться пальцами гладких пластмассовых клавиш.

В последние несколько дней у меня начала зреть одна идея, каркас истории, и теперь я верчу его в голове, пытаясь нащупать отправную точку. «Приезду Мэта Бернса домой на похороны отца больше всех удивился сам Мэт», — печатаю я и в нерешительности замираю. Это предложение выглядит маленьким и незначительным на огромном белом пространстве экрана — неужели с такой стартовой площадки можно запустить настоящий роман? Однако что-то в его разговорной простоте убеждает меня продолжить, и я начинаю печатать, сперва робко, а потом все более уверенно. Через два часа я заканчиваю третью главу. Я задумал лирический детектив про сына, вернувшегося домой, чтобы расследовать обстоятельства смерти своего отца, с которым он давно не общался, и начинает раскапывать улики, а вместе с тем — и собственное непростое прошлое. Это основная идея, и уже на первых страницах я начинаю чувствовать, что нащупал что-то важное, из чего может родиться книжка, которую я смогу написать от начала до конца. Когда я наконец прекращаю печатать и сохраняю свой текст, сдерживая порыв перечесть написанное, на часах уже десятый час. Я вспоминаю, что уже больше двух дней не мылся и что от меня пахнет. Впервые после возвращения в Буш-Фолс я чувствую, что сам решаю, как поступать. Ощущение, конечно, зыбкое — просто интерес к письму снова пробудился, вот и все, — но в моем положении нельзя пренебрегать даже малым.