Онлайн книга «Подиум»
|
Валентины в палате Наташа не увидела. – Мы, наверное, ошиблись… – оглядевшись, начала Богданова. И испуганно смолкла. Посетительница подняла голову. – Наташенька? – Она вытерла слезы. – Ты не ошиблась. Это моя Валечка. Больная открыла глаза и уставилась на девушек. Наташа едва не вскрикнула от удивления и ужаса. Это на самом деле была Валя Поздеева. – Не может быть! – невольно вырвалось у Наташи. Это Валя?! На больничной койке лежала старуха со сморщенным лицом. Наташа помнила, как гордилась своей роскошной прической Поздеева, а теперь… сквозь редкие волосы просвечивала кожа головы. В уголках губ появились заеды. Кожа лица напоминала сухой, тонкий пергамент. Рука, лежавшая поверх одеяла, была костлявой, как у жертвы концлагеря. – Господи! Ужас-то какой… – Наташа отшатнулась от постели. – Да, Наташенька, да. – Женщина стиснула зубы и отвернулась. – Она уже несколько дней не встает. Открылась дверь, и на пороге показалась медсестра с наполненным шприцем в руке. – Пора делать укол. Она откинула одеяло, и у девушек болезненно сжалось сердце. На кровати лежал скелет, обтянутый кожей. Катя закрыла глаза: она не могла этого видеть. Вторая больная, жестикулируя, мычала что-то нечленораздельное. – Сейчас вам лучше уйти. Я ввела питательный раствор, и она должна поспать, – сказала медсестра. Наташа стала торопливо вытаскивать из сумки принесенные пакеты с фруктами. – Да что вы! Этого она не ест. – Все равно. – Наташа продолжала выкладывать на тумбочку яблоки, бананы, апельсины. Катя и Наташа вместе с Валиной матерью вышли в больничный коридор. Последняя продолжала плакать. – Как называется эта болезнь? – тихо спросила Катя. – Кахексия – крайнее истощение. – Не думала, что все так страшно… – Наташа прижала пальцы к губам. – Сначала – анорексия. Ее журналисты еще называют смертельной модой, болезнью несбывшейся мечты. Потом – кахексия. С каждым днем ей становится все хуже и хуже, скоро она меня перестанет узнавать. Я только по выражению глаз понимаю, что она меня видит. – Что же с ней случилось? – решилась спросить Богданова. – Ведь Валя казалась вполне нормальным человеком! Я хорошо помню ее по прошлогоднему показу "Весна – лето 1999". Она даже была немного полновата. – Вот с этого все и началось. Вбила себе в голову, что должна похудеть. И непременно быстро. Целыми днями говорила только об этом… – Да, я помню. Она и тогда, на демонстрации, сильно расстраивалась: считала, что набрала избыточный вес. Я еще пошутила – сказала, что мы не на парижских Днях высокой моды. Валина мама тяжело вздохнула: – Она решила иметь идеальную фигуру. Захотела быть лучше всех. Села на диету, а точнее – отказалась от еды. Мучительно борясь с голодом, жевала пищу и выплевывала ее. Пила слабительные и мочегонные препараты. Ставила клизмы, промывала желудок. Все это она проделывала тайком от меня. Я заметила, что она похудела. Валечка радовалась каждому сброшенному килограмму – и продолжала худеть. А тут еще генеральный директор Дома моды, где она работала, похвалил ее: вот, мол, берите пример с Поз-деевой – у нее есть сила воли, а у вас нет!.. Женщина опять горько заплакала. – Сила воли… Она везде привыкла быть первой, стремилась к лидерству еще в школе. Если бы я знала, чего это ей стоило! Потом она рассказывала мне во всех подробностях, как научилась «насыщаться» взглядом: ходила по продуктовым магазинам, рассматривала витрины, представляла, будто ест все это. Чувство голода немного притуплялось. Иногда она не выдерживала и начинала есть всякую дрянь. – Зачем?! – вырвалось у Кати. Губы Поздеевой-старшей скривились в грустной улыбке. – Чтобы вызвать рвоту. Говорила, что, когда начинала есть, уже не могла остановиться. Ей казалось, что желудок у нее бездонный. И она не могла насытиться. – И вы ничего не замечали? – Нет, – покачала головой женщина. – Днем я на работе. Вечером она уверяла меня, что перекусила где-то на стороне. Когда мы с мужем садились ужинать, Валя уходила в свою комнату. – Садизм какой-то! – не выдержала Катя. – Ох, девочка, не дай Господь никому пережить такого! Я заметила, что у нее стали возникать резкие перепады настроения. Только что была веселая – и вдруг срывается, кричит на нас с отцом. Сделалась злая, невыдержанная. – Не помню, чтобы она когда-либо с кем-нибудь поругалась, – вставила Наташа. – Да, у нее ведь очень спокойный характер. Был… Пока это все не началось. Я обратила внимание, что дочь очень быстро устает: шли вместе куда-нибудь, а она не могла угнаться за мной. Сразу появлялась одышка. По-настоящему я испугалась, когда заметила, что у нее дрожат руки. Подумала, это как-то связано с наркотиками. Потом… потом уже насильно повезла ее к врачу… – Она надолго замолчала. – Это можно вылечить? – осторожно спросила спустя некоторое время Катя. – Врач говорит, что поздно обратились: в организме произошли дистрофические изменения. Обе девушки внутренне сжались, вспомнив, как выглядит теперь Валентина. – Зачем все это – она ведь была такая хорошенькая? – решилась высказаться Наташа. – Да, – устало покачала головой мать. – Видно, решила быть еще лучше. Лучше всех. – Она… она понимает, что это – болезнь? – Сейчас уже не знаю. Она почти не разговаривает. Когда привезли сюда, возмущалась тем, что ее хотят упечь в психушку. Ведь это не просто терапевтическое отделение… – Я поняла, – тихо сказала Наташа. – Здесь… в общем, сюда помещают тех, кто не буйный. Они по-прежнему стояли втроем в пустом коридоре, пропахшем лекарствами и особым запахом больницы. – Она и здесь продолжала голодать. Сначала перекладывала еду на соседние тарелки, а когда ее застукали за этим занятием, стала прятать котлеты в рукава и карманы халата. Потом выбрасывала. Никакие психотерапевтические беседы и сеансы гипноза не действовали. Они не помогли ей преодолеть страха перед едой. При своем росте она весит тридцать два килограмма… Весила, – поправилась мать. – Неужели нет никакой надежды? – с тоской спросила Катя. – Надежда… надежда всегда есть. Сейчас вводят питательные вещества по специальной системе, дают крохотные дозы психотропных препаратов. Больше истощенный организм не выдержит. Врачи обнадеживают меня. Говорят: пятьдесят на пятьдесят. К ним подошла медсестра и что-то прошептала на ухо Поздеевой. Та побледнела и заторопилась: |