Книга Темное торжество, страница 7 – Робин Ла Фиверс

Обвинили во всем этом паштет из угря…

И вот теперь маленькая Одетта подвергается не меньшей опасности, чем мои сестры, и к тому же в ее жилах нет благородной крови, способной хоть как-то ее защитить. И я в любом случае намерена оградить ребенка — но Тильде необязательно об этом знать.

— Что ж, ладно, — говорит она наконец, оглядывая мое платье и головной платок, заимствованные у служанок. — Я смотрю, ты уже и приоделась…

Я ободряюще улыбаюсь девушке, хотя на самом деле хочется ухватить ее за тощую шейку и слегка придушить, чтобы прекратила болтать и скорей перешла к делу. Правда, такое обращение вряд ли ее вдохновило бы.

Тильда сует мне в руки медный кувшин. Он полон дымящейся воды и так тяжел, что я мало не роняю его, прежде чем как следует ухватываюсь за ручки. Мы вместе поднимаемся по черной лестнице в спальню д'Альбрэ, не встречая по пути других слуг. Да уж, с тех пор как д'Альбрэ завладел этим дворцом, слуги стараются пореже попадаться кому-либо на глаза. Прямо заколдованные невидимки из сказки, рассказанной у очага!

В комнате я опускаю кувшин на пол возле ванны, стоящей у огня, и ищу, где бы спрятаться.

Две стены забраны резными деревянными панелями. На двух других — роскошные занавеси, алые и золотые. Там-то я и устраиваюсь, возле большого, богато украшенного резьбой сундука, который надежно прикроет мои ноги, торчащие из-под занавеси.

— Только помни, ни в коем случае в мою сторону не смотреть! — на всякий случай еще раз предостерегаю Тильду.

Та поднимает глаза, и я вижу в них тревогу.

— Госпожа, а что может случиться-то? Ты ж сама говорила, что все будет в порядке…

— Я просто напоминаю: не смотри, даже если очень разволнуешься или граф что-нибудь учудит. Иначе нам обеим не жить!

У нее глаза так лезут из орбит, что я даже пугаюсь, как бы самообладание вконец ее не покинуло.

— Держись ради сестренки! — напоминаю я Тильде, стремясь укрепить ее решимость.

Подействовало. Она твердо кивает и отворачивается к ванне. Я исчезаю за шелковыми полотнищами и потихоньку молюсь, чтобы они не стали мне саваном.

Каменная стена холодит спину. Щелка между занавесями совсем узкая. Если чуть-чуть согнуть колено, я смогу выглядывать, даже не касаясь шелка…

Только успеваю устроиться, как у входа раздается шум. Тильда испуганно замирает, но потом снова льет воду из кувшина.

Дверь комнаты резко распахивается, и входит граф д'Альбрэ, сопровождаемый приближенными. Я вижу среди них своих единокровных братьев Пьера и Юлиана. Родители у них общие, но внешне они совсем не похожи. Пьер — весь в отца, крупный, крепко сбитый, грубый в обращении. Юлиан, скорее, пошел в мать, он и внешне гораздо изящней, да и держится мягче. Д'Альбрэ отстегивает меч, и де Люр спешит принять у него оружие.

— Нужно сегодня же вечером отправить в Ренн еще два десятка верхом, — говорит д'Альбрэ капитану. — Чтобы они как можно скорее добрались туда и затерялись среди горожан. Если мы хотим достойно отплатить ей за измену, нам повсюду потребуются глаза и уши, причем надежные!

Мое сердце ускоряет бег.

— Как скажете, государь. — Приняв меч, де Люр укладывает его на один из сундуков.

Д'Альбрэ передергивает налитыми бычьей силой плечами. Брат Пьер тотчас бросается вперед — подхватить графский плащ, прежде чем тот свалится на пол.

— Хочу, чтобы они докладывали о настроениях в городе, — продолжает д'Альбрэ. — О гарнизоне, о снабжении… обо всем! Я хочу знать, способен ли город выдержать осаду и насколько длительную. Наши люди должны выяснить, кто предан герцогине, кто держит руку французов, а кто готов и приторговать своей верностью…

— Считайте, что все уже сделано, государь, — говорит де Люр.

Пьер наклоняется вперед, его глаза под набрякшими веками так и блестят.

— А что насчет твоего послания герцогине? Когда мы отправим его?

Д'Альбрэ поворачивается и с быстротой атакующей змеи бьет его по губам:

— Я спрашивал твоего мнения, щенок?

— Нет, государь. — Пьер промокает расквашенную губу, вид у него обиженный и угрюмый.

При других обстоятельствах я могла бы его пожалеть, но он так усердно трудился, стараясь во всем стать подобным д'Альбрэ, что я не чувствую к нему ничего, кроме презрения.

В комнате становится тихо, и я чуть меняю положение, чтобы лучше видеть д'Альбрэ. Он, оказывается, рассматривает Тильду, а та, в свою очередь, полностью сосредоточилась на струе горячей воды, льющейся в ванну из кувшина.

— Оставьте меня, — велит д'Альбрэ приближенным.

Те без промедления выходят за дверь. Кто-то окидывает Тильду многозначительным взглядом.

Я хорошо вижу, как вздрагивает льняной платок Тильды: девушка трясется от страха. Д'Альбрэ делает два шага в ее сторону, и я впервые как следует его вижу. Двумя пальцами он стискивает ее подбородок и заставляет поднять голову, чтобы заглянуть ей в лицо:

— Ты ведь знаешь, что не стоит ни с кем болтать об услышанном в моих покоях?

Она старательно отводит глаза:

— Простите, ваша милость, но не могли бы вы говорить громче? Мой папаша, знаете ли, столько лупил меня по ушам, что я сделалась ужас какой тугоухой…

Ай да Тильда, ай да умница! Она сразу вырастает в моих глазах, только, боюсь, одной этой хитрости для спасения недостанет.

Долгое мгновение д'Альбрэ неотрывно рассматривает ее.

— Чепуха, — говорит он затем, и Тильда наклоняет голову, словно бы с усилием напрягая слух.

Он еще некоторое время вглядывается в ее лицо, потом разжимает пальцы.

Придется изобрести способ вывезти из крепости не только маленькую Одетту, но и саму Тильду. Разве что прежде мне выпадет возможность прикончить д'Альбрэ.

Граф между тем разводит руки в стороны, отдавая молчаливый приказ снять с себя рубашку. Когда Тильда подходит, чтобы стащить ее через голову, глаза д'Альбрэ скользят по ее стройному телу, и я подмечаю, как пробуждается в нем желание. Этот ненасытный хряк затащит ее в постель, а потом прикажет казнить!

Тильда забирает рубашку и отступает прочь.

Грудь у д'Альбрэ выпуклая, точно немаленькая винная бочка, кожа бледная, как рыбья брюшина, только вместо чешуи заросла густым черным волосом. Пересиливая отвращение, я обшариваю глазами его тело… Мортейн должен был наложить на него метку смерти, но вот где она?

Ее нигде не видать. На волосатой плоти — ни тени, ни темного развода, вообще ничего, что позволило бы его убить, заручившись благословением моего Бога. Я мну в кулаках края шелковых занавесей. Вот прямо так взять и броситься на него? Слишком опасно. Быть может, Мортейну угодно, чтобы я пырнула негодяя в спину? Или уколола под основание черепа тонким, точно иголка, клинком?