Книга Жиголо, страница 51 – Сергей Валяев

— Я не понимаю о чем речь? — взвыл чиновник, серея лицом.

И я ему поверил: все было бы слишком просто. Кто-то пытается подставить господина Шокина. Главное, чтобы он сам это понимал. О чем я и сказал: идет крупная игра, и он в ней пешка. Пусть молит Бога, что ОН послал меня к нему.

— Вы о чем? — нервничал.

— О вечной жизни, — и повторил вопрос, где найти Ахмеда?

И наконец получил ответ: возможно, у брата по имени Аслан, который вместе со своими нукерами «держит» рынок в Лужниках. Где конкретно? В сектора «А», там у них, кажется, дирекция.

— А что по джипу?

Член правительства мнется, потом выдавливает из себя: автомобиль был отдан в личное пользованием сыну. Какому, простите, сыну? Владимиру — его, Шокина, сыну. И есть подозрение, что он связался с очень нехорошей компанией.

— С нехорошей компанией, — хмыкаю я. — И где у нас Вован?

Этот простенький вопрос вызывает у господина Шокина приступ паники: выхоленное лицо покрывается болезненным брусничным цветом и потом, в бегающих глазах плавится нескрываемый страх. Приходится успокаивать отца своего падшего сына, мол, все останется между нами. И что же выясняется? Девятнадцатилетний Владимир, будучи студентом МГУ, «подсел» на героин. Об этом родители узнали недавно, разумеется, были предприняты попытки лечить, но… господин Шокин развел руками:

— На него оказывает пагубное влияние, — замялся, — любовник.

— Любовница, — машинально поправил я, решив, что ослышался.

— Нет, именно любовник, — вздорно проговорило высокопоставленное лицо.

Я невольно рассмеялся: ну дела твои, Господи! Наказал таки ТЫ мерзавца по полной программе: сын-наркоман да ещё и педераст. Лихо-лихо закручен сюжет житейской истории, нечего сказать.

— У нас горе, — печально заметил господин Шокин, — а вы смеетесь.

— Это у меня нервное, — повинился я. — И где мне их найти?

— Кого?

К сожалению, отец не знал, где сейчас живет Вова и его противный любовник. После того, как была предпринята насильственная попытка лечить сына от наркотиков, он скрылся от медицины и родителей. К поискам отпрыска подключен частный детектив, но результата пока нет.

— Частный детектив? — интересуюсь. — Кто такой?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Мне его рекомендовали с Лубянки. Он раньше там работал, а себя сам по себе. Как-то он себя называет… менхантер… охотник на людей, что ли?

— Интересно-интересно, — и требую номер телефона «охотника».

Меж тем электричка убавляла ход. Пассажиры потянулись в тамбур с мешками и тележками. Господин Шокин занервничал, словно опасаясь, что народные массы его опознают и потребуют отчета за работу всего правительства. Я его успокоил: наш народец живет своими частнособственническими интересами, то есть для него главное, что прорастет на его личной грядке, а своих слуг он воспринимает, как неизбежное зло, появляющееся ежедневно на экранах ТВ.

— Я не понимаю вас? — сварливо заныл высокопоставленный чин. — Массы ко мне относятся хорошо. Я даже буду баллотироваться в 200-ом округе столицы.

— Что вы говорите? — удивился. — Из 200-го округа в 2000-ый год. Ну тогда туда — вперед ногами!..

И когда двери электрички с шумом открываются, пинаю кандидата в депутаты на перрон, чтобы он хотя бы частично подышал крепким навоженным воздухом родины. Последнее, что заметил: лакированные туфельки г-на Шокина переезжают колесики хорошо нагруженной тележки.

Мой расчет оказался верным: пока чиновник, далекий от нужд народа, будет тыкаться на подмосковном перроне, я успею прибыть к следующей станции. Оттуда на попутке — до родной до Луговой. Там переведу дух, чтобы с новыми силами взяться за горящую проблему.

А как же мадам Шокина? Я получил необходимую информацию, следовательно, она должна обрести свободу. Как? Очень просто: служба 02, надеюсь, пока у нас функционирует? И по прибытию на станцию, делаю экстренно-анонимное сообщение о том, что госпожа Шокина…

— Хватит хулиганить, — басит, несомненно, старшина сверхсрочной службы. — С жиру беситесь, понимаешь.

— Командир, смотри ориентировку, — советую.

Вот так всегда: хочешь делать людям добро, а они от него отказываются, как бомжики от санитарной обработки. В конце концов, сообщение доброжелателя было принято, и я с чистой совестью отправился на трассу ловить попутный транспорт.

Шоферюга на грязном «КРАЗе» попался веселым и шалым. Подвижным изношенным личиком и костлявым телом, частично загоревшим, он походил на беса, перевозящего в преисподнюю черные, как антрацит, грешные души. Речь его была настолько экстазна, что даже мои уши вяли от частого употребления известных связок.

Смысл его монолога заключался в том, что месяц назад он на своем «херогазе» залепил в зад машины из ХОЗУ администрации президента и помял-то чего — тьфу, подфарник. Ну виноват, ну подмахнул бумажку ГИББД. А нынче приходит иск из суда в одиннадцать тысяч долларов. За подфарник — четыре плохоньких родных «жигуленка». Ну ни хера себе, девка-демократия с голой жопой на марше!

— Так надо нам на разных дорогах катать, — заключил шоферюга. — Ежели они такие вельможи, пущай рубят из бетона себе баны. И никаких проблем — у нас, — и засмеялся щербатым ртом. — Одиннадцать тысычонок долляров, ха-ха, да я им, дранным, и рублика родного не дам. — И ударил себя по ребристо-рессорной груди. — А душа моя легка как птица. Не поймаешь!

Он мне понравился, этот шоферюга на КРАЗе; понравился своим отношением к жизни и тем, кто считает себя хозяевами этой жизни. Подозреваю, смял он импортный драндулет, обслуживающую царскую челядь, в дугу, однако это не повод издеваться над трудягой, зашибающему честную копейку на буханку бородинского и бутылку светлой.

Прежде чем навестить отчую фазенду и её обитателей, решил искупаться в Луговине. А почему бы не смыть смурь последних дней и событий. Такое впечатление, что я совершил марш-бросок по всему канализационному коллектору г. Москвы, переполненному общественным глянцевитым говном. Бр-р-р!

На послеполуденном бережку дремала тишина. В теплой пряной траве жили кузнечики и прочие жизнелюбивые букашки. Я разделся и в чем мама меня родила кинулся в реку. Вода была чиста и прохладна. Я лег на спину и увидел купол небесного вечного храма. Он был светел и насыщен солнечным светом.

Я вспомнил ангела-хранителя по имени Даная из сна-видения и вспомнил, что она явилась из мира, пропитанного именно таким живым цветом расплавленного золота. У меня возникло ощущение, что я действительно защищен некими небесными силами. Иначе трудно объяснить, почему я, находящийся на линии огня, остался жить. Жить?

Я почувствовал на губах привкус потери и речной воды. Надо жить — жить и действовать, сержант. И пока действия твои верные, сержант. Ты не торопишь события, а неспеша, как армия, занимаешь высоты, чтобы оттуда бить врага прямой наводкой.