Книга Экстремист, страница 37 – Сергей Валяев

— Слушаю, — поднял очки на сократовский восковой лоб. Уши были необыкновенно лопоухи и просвечивались детским малиновым светом. — По какому поводу?

Пленительный такой старичок — потенциальный убийца всей мировой цивилизации.

— Вам привет от Жака, но не Ширака, — улыбнулся я добродушно.

А когда я таким образом скалюсь, то моего собеседника пробивает нервная дрожь, как разряд в 6000 вольт.

— От Жака? — переспросил академик. Крепенький оказался, закаленный в интригах, а под ногами резиновый коврик.

— Такой же привет, но очень пламенный получил вас зять, господин Моргулиц. Вы понимаете о чем я?

— Нет-с?

— Думаю, все-таки да-с.

— Нет-с.

— Да-с.

— Да, вы присаживайтесь, батенька, — протянул морщинистую лапку. — Из каких органов?

— Скорее по личному вопросу, Иннокентий Николаевич.

— Как величать?

— Александр.

— Александр-Александр, — пошамкал. — Победитель — с римского или греческого. Так, Александр, я вас слушаю?

— Это я вас слушаю?

— Уважь старость, Александр, — хмыкнул старый боец.

Я вздохнул: старость уважаю. Сам таким буду лет через сто. И поэтому пришлось коротко изложить сюжетик драмы. С необходимыми конкретными подробностями, например, о легких и печени, работающих, как вакуумная помпа.

— Да-с, неприятно, — проговорил академик. — Все мы под Богом ходим. Не свезло зятьку, не свезло. — Развел руками. — А какой прок мне с его смертушки?

— Иннокентий Николаевич, — прочувствованно сказал я. — Меня вся ваша семейная бодяга не интересует, равно как история с миллионами… Тьфу, мелочь!

— Мелочь! А мне завод держать надо, голубь! — вскричал старичок. Кто, если не мы? Продали же родину, засранцы!

— Продали, — не спорил.

— Ну вот! А мы работаем. И крутимся, как можем. Давят оборону налогами, как вшу. Прости Господи, уникальное ведь мудачье!

— Это точно, — согласился я.

— Ну вот. А вы говорите — мелочь.

— Грязная деньга-то, Иннокентий Николаевич.

— Поепать, батенька, поепать, — и треснул кулачком по столу. — Надо поднимать Рассею-матушку!

— И поднимайте, Бог в помощь, — сказал я. И в доказательство слов своих хотел вернуть вексель. Да позабыл его в суете будней. — Я хочу одного, чтобы статейки по проблемам нашего Комитета не появлялись. Не нужны нам эти статьи, Иннокентий Николаевич. Зачем неприятности? Нам и вам.

— Так-так, — академик задумался. — Вы, Александр, из тех органов, которые всем органы органам. — И поднял пальчик, как трехгранный штык образца 1891 года. — И это радует! Радует преемственность поколения. В хорошем смысле этого слова.

— Да уж, — не знал, что ответить.

— Помню-помню, — замечтался Герой Соцтруда. — Товарищ Берия! Бабник, но!.. Если бы не он, Александр, нас бы в пыль. В труху! Великий исполнитель воли вождя и народа! Был! А что ныне?.. Тьфу!.. Молодежь!

— Они вас обидели, Иннокентий Николаевич? — ляпнул я.

— Меня никто не может!.. — взвизгнул тонким фальцетом. — Я сам кого угодно! В колымский край!.. Пред мной Лаврентий Палыч стрункой ходил, — и честно уточнил. — В присутствии товарища Сталина.

— История, — покачал головой.

— История, — не поняли меня. — Какая!? Великой страны! А ныне эта срань НАТОвская нас рачком-с! Да, и весь мир!.. Нарушили, поганцы, паритет…

— А статейки таки подметнные, Иннокентий Николаевич, подметнные, продолжал я гнуть свою линию.

— Да, подметнные, — академик снова хлопнул кулачком по столу, смалодушничал. А что делать, Александр? Одной уж ногой в могиле.

— Я бы так не сказал, — сделал комплимент. — Живчиком, Иннокентий Николаевич, живчиком.

От таких приятных слов старичок необыкновенно взбодрился, помолодел лет на сто и предложил:

— Коньячку-с!

— По чуть-чуть, Иннокентий Николаевич.

— Балуюсь, сукин сын, — открыл стол, — по чуток, Александр, — и подмигнул с азартом. — Все жить хотца-ца-ца!

Через четверть часа мы распевали песню про непобедимый крейсер «Варяг». Как мало надо, чтобы найти общий язык со стариком, которого общество, попользовавшись, исключило из списка живых. Тяпнуть коньячка, поболтать о семейных проблемах, вспомнить анекдоты о великих мира сего и обсудить некоторые насущные проблемы.

Проблема была одна — найти статейку, подписанную «Б.Доценко» начинающуюся с фразы: «Ветер ерошил степной бурьян и волосы Генерального конструктора, стоящего у детища всей своей жизни. Ракета целилась в небо…» Ну и так далее.

Где эта зловредная статейка находилась, знал зятек Мирон, уже отбывший в долгосрочную командировку, и помочь нам не мог. Большая свинья, заметил бывший тесть, хотел хапнуть мое НПО, хуюшки вашей Дунюшки! Ох, прав был товарищ Сталин: нет человека — нет проблемы, ха-ха!..

— А почему так сложно, Иннокентий Николаевич? — полюбопытствовал я.

— Вы про что, Александр?

— Про подарок Жака.

— А кому здесь доверять, Александр? Кому? Измельчал народец, опаскудился. Продадут за полушку.

Я согласился — гнилой люд, и мы вернулись к нашей проблеме, творческо-подметной. Снять её помогла известная журналистка Лариса Б.Борсук, подруга моей супруги, отдыхающей в Ливадии — отдыхающей, как известно, по уважительной причине. Акулу пера я нашел по «секретному» номеру телефончика в бушующем океане жизни.

— Полина ещё не родила, — поинтересовалась, — богатыря?

— Так мы только в начале пути, — сказал я.

— Ничего родит. А статью блядунка Б.Доценко найдем, нет проблем. Я с ним кувыркалась. Признаться, не удивил — всего одиннадцать сантиметров. Сейчас мало кто удивляет своей плотью.

— М-да, — промычал я, сделав вид, что не понимаю о чем речь.

Через четверть часа статейка с фразой про ветер, ерошивший Генерального конструктора в степи, приказала долго жить в редакционной корзинке.

Как началась история с мусорного ведерка, им и закончилась. К удовольствию многих. Некоторым не повезло. Как говорится, судьба. От неё никуда. Кроме как на тихонький погост, где ветер ерошит, прошу прощения, поникшие пыльные деревья.

Когда я прощался с академиком, точно внук с дедом, нас встревожил телефон и сообщение органов внутренних дел, что господин Моргулиц ушел в мир иной. Приказать долго жить. Окочурился. Скапутился. Скопытился. Отдал концы. Дал дуба. Amеn-дец!

— Да-да, принимаю ваши соболезнования, — скрипел старичок. — Да, удар по всему депутатскому корпусу… — и показал язык эбонитовой, pordon, трубке. — Да, дочь со мной. Передам-передам. — Шмякнул трубку. Невозможные любезности. Так о чем это мы, Александр?