Книга Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса, страница 54 – Артур Конан Дойл

— Прекрасный выстрел, мсье, — признался лейтенант.

— Да хватит, наконец, палить! — вскричал Гросье, встряхнув коробку с игральными костями. — Если хотите взять реванш, лейтенант, прошу вас!

Снова зашуршали купюры и зазвенели монеты, а приглушенный говор свидетельствовал о том, что все внимание было приковано к столу. Лаблас сам не играл, он словно бы парил над зеленым сукном подобно некоему злому духу. На его губах играла язвительная усмешка, а холодный взгляд ни на мгновение не упускал человека, который одновременно был его гостем и его жертвой.

Бедняга! Неудивительно, что он проигрался, когда все слаженно играли против него. Охваченный отчаянием, он резко отодвинул стул от стола.

— Все тщетно! — воскликнул он. — Сама судьба против меня! Однако, господа, — умоляюще добавил он, — если я завтра достану денег, пусть немного, вы не откажетесь сыграть со мной по тем же ставкам, вы дадите мне шанс?

— Мы будем играть, пока у вас в карманах есть хоть что-то! — цинично расхохотался Тюрвиль.

От охватившего его волнения лицо молодого офицера пошло красными пятнами. Он сидел несколько в стороне от остальных, и их разговор доносился до него, словно сквозь сон. Все его существо твердило ему, что он стал жертвой обмана, но, как бы он того ни желал, у него не было ни единого доказательства.

— Всем вина, — сказал Гросье. — Лаблас, где вы пропадали до часу ночи?

Тот обнажил в улыбке белые зубы.

— Старая история? — поинтересовался Тюрвиль.

— Ха! Как бы она не превратилась в застарелую! — продолжал Гросье. — Без изменений и поворотов история превращается в нудную канитель. Все интрижки похожи друг на друга как две капли воды, и каждая увенчивается успехом.

— Все победы достаются слишком легко, — согласился Кашэ.

— Обещаю, что за эту победу придется побороться, — сказал Лаблас. — За этой пташкой стоит поохотиться всерьез, поскольку она прекрасна, как ангел, и за ней строго присматривают. Сторожем у нее — братец почти двух метров росту, так что острые ощущения обеспечены.

— Вы уже пробовали к ней подступиться? — спросил Кашэ.

— Еще нет, хотя я провел детальную рекогносцировку, — ответил опытный распутник. — Боюсь, придется действовать силой, для этого понадобится мужество и максимум такта.

— Кто эта девушка, Лаблас? — спросил Тюрвиль.

— Отвечать не буду.

— Ну же, скажите, кто она?

— Иногда любопытство граничит с наглостью, — произнес Лаблас, бросив недобрый взгляд на своего собрата-актера. — Постарайтесь держаться в рамках и не переходите границ дозволенного, поскольку я не терплю фамильярности.

Тюрвиль был не робкого десятка, но он опустил глаза, предпочитая не связываться с искусным и опытным дуэлянтом.

Наступило неловкое молчание, после чего Лаблас протянул ему руку и сказал:

— Ну хорошо, Тюрвиль, простите меня, и давайте забудем об этом. Я и вправду не хотел вас обидеть, но вы же знаете мой вздорный характер. Так что покончим с этим. В конце концов, не вижу причины, почему бы не назвать имя девушки. Возможно, мне понадобится ваша помощь. В любом случае, весьма надеюсь, что вы, как люди чести, не станете мешать исполнению моих планов. Не думаю, что она вам знакома. Зовут ее Роуз Латур, а живет она на улице Бертран.

— Как, сестра Генри Латура?! — воскликнул Гросье.

— Да, именно так. Вы его знаете?

— Знаю? Да он играет Лаэрта в вашем «Гамлете» в понедельник вечером!

— Черт подери, неужели.

— Да, старик Ламбертен вчера вечером дал ему ангажемент. Это усложняет дело! А парень он хороший, что ни говори.

— Не вижу, как это сможет повлиять на мои намерения относительно его сестры.

— Я тоже знаю эту девицу — она столь же добродетельна, сколь и красива. Здесь у вас ничего не выйдет, Лаблас. Она — ангел, сошедший на землю, а с ее братом лучше не связываться.

— Дорогой мой, — произнес Лаблас, — неужели вы не видите, что каждое ваше слово еще более укрепляет меня в моем решении? Вы только что сказали, что интрижки страдают однообразием. Это; похищение добавит новизны и острых ощущений.

— Ничего у вас не получится, — заявил Гросье.

— Наоборот, все увенчается успехом.

— Голову даю на отсечение, что вы потерпите неудачу.

— Если бы вы дали «на отсечение» десять тысяч франков, это было; бы куда как кстати. Ну что, хотите пари? Я заявляю, что в течениеj двадцати четырех часов я увезу эту маленькую пуританку.

— Согласен! — азартно ответил комик.

— Господа, будьте моими свидетелями! — сказал Лаблас, обращаясь к присутствующим. Затем он открыл инкрустированный слоновой костью бювар и написал несколько цифр.

Воцарилась тишина, которую нарушил звонкий молодой голос.

— Я вам не свидетель в этом грязном деле!

Этот голос принадлежал молодому офицеру.

Лейтенант поднялся со стула и встал напротив Лабласа, глядя ему прямо в лицо.

Среди актеров послышались возгласы удивления, потому что их «мальчик для битья» вдруг взбунтовался и посмел бросить им вызов. Они бы спасли его, если б могли. Кашэ схватил офицера за рукав и потянул его вниз.

— Сядьте! — прошептал он. — Да сядьте вы, наконец! Он же лучший стрелок Франции!

— Не сяду! — упрямо ответил лейтенант. — Я протестую против происходящего здесь! Если слабость и добродетель этой юной дамы не в силах защитить ее, то того факта, что ее брат является вашим коллегой-актером, более чем достаточно, чтобы оградить ее от этого вашего омерзительного тотализатора!

Лаблас выслушал эту пламенную речь, не поднимая глаз от бювара, где он что-то писал.

— Давно ли? — спросил он холодным, спокойным голосом, который, по словам знавших Лабласа людей, был гораздо опасней, чем крик уличного громилы. — Давно ли вы сделались моралистом, мсье Мальпас?

— Я не сделался моралистом. Я просто остался благородным человеком и сохранил это звание, которое вы, к превеликому сожалению, утратили навсегда.

— Ах, вот как! Вы переходите на личности.

— Я никоим образом не претендую на безгрешность. Но, видит Бог, ничто на свете не сможет заставить меня стать соучастником этого хладнокровного, подлого и циничного соблазнения!

В голосе юноши зазвенела отвага, а в глазах его вспыхнул благородный огонь давно позабытого рыцарства.

— Я искренне сожалею, — продолжал он, — что ваше обращение к нашей чести, прежде чем вы раскрыли нам свои планы, не позволит мне предпринять усилий, чтобы расстроить их.

— Милый, наивный юноша! — усмехнулся Лаблас. — Мне кажется, я понимаю причину того, почему вы вдруг впали в нравоучения. У вас ведь у самого есть виды на эту особу, не так ли, мон шер?