Онлайн книга «Потерпевшие претензий не имеют»
Петька сбросил на мой стол папки, а сам устроился в любимой позе – посреди кабинета верхом на стуле. – Не завидуй удаче друга – зависть унижает человека и разрушает печень. Кроме того, я уговорил шефа передать тебе самые легкие шишки и пожелтевшие синяки… – Ну да, вы ж теперь с шефом на равных договариваетесь… – подначил я. – Это мы, скромные труженики правоохраны… Печальная участь неудачников: кто в кони подался, тот и воду вози. Давай свои жуткие творения… Верещагин начал быстро листать тома: – Взгляни, Боря, вот это дело приостановлено из-за болезни подследственного… Тут хищения и частное предпринимательство. По нему срок течет, но я назначил комплексную бухгалтерскую проверку и финансовую экспертизу. А это дело арестантское, по нему сидит человек… хотя дело особой сложности не представляет, там совершенно ясная картина, нужно просто оформить должным образом, я просто физически не поспеваю… – Что за дело? – Убийство Степановым Василия Дрозденко и нанесение им же тяжких телесных Сурену Егиазарову… …Убийство Василия Дрозденко… …Сегодня девять дней Васе Дрозденко… …Это городская сенсация… …Мы со Славкой вместе в первый класс пошли, а Васю, покойника, из седьмого вышибли… …Они в бараке за вторым двором жили… …Мы со Славкой десять лет дружили, такой кусок жизни собакам не бросишь… …Им сейчас сочувствие, уважение к памяти усопшего дороже хлеба… …Зашел бы к матери поклониться – глядишь, на том свете не один грех простят… …Жизнь у тебя ведь мрачная… Эх, дурак, не послушал умника Сеньку Толстопальцева, не зашел на поминки! Не знаю, как насчет прощения грехов на том свете, а на этом я бы спокойно и твердо отказался от дела, поскольку вступил в личные отношения с потерпевшим и не могу гарантировать своей объективности в расследовании. …Убийство Степановым Василия Дрозденко и нанесение тяжких телесных повреждений Сурену Егиазарову… – Мотив? – Хулиганство. Драка. Собственно, он их задавил машиной… – Петро говорил со мной и одновременно делал какие-то пометки в записной книжке, мыслями он уже был далеко. – Машиной? – не понял я и переспросил: – Автомобилем, что ли? – Ну да! – Верещагин открыл том и показал мне протокол. – Поздно вечером Степанов с несовершеннолетним братом ехал домой на машине и встретил компанию: Степанов попросил, вернее, потребовал закурить, те отказали. Слово за слово, Степанов двинул одному-другому по физиономии, те – взаимно – стали учить его вежливости, тогда он сел за руль и врезался с ходу в эту компанию. Дрозденко скончался на месте, а у Егиазарова сломаны обе ноги… – А что Степанов говорит? – А что ему говорить? Кается, объясняет, признает, что был не прав. Там же свидетели, потерпевшие… – Понятно. – Я встал, собрал со стола папки, отпер сейф, загрузил в него верещагинское наследие и захлопнул стальную дверь. – Первоначальные следственные действия выполнены, почти все допрошены, очные ставки имеются, – оправдывающимся голосом сказал Петя. – Я, честно, времени даром не терял. Между нами, девочками, говоря, знал, что ухожу. Так что тебе остаются кое-какие мелочи и, главное, конечно, обвинительное заключение… Мы помолчали, и я, сам не знаю почему, сказал Верещагину: – Я с братом погибшего Дрозденко Славкой в школе учился. В соседних дворах жили… – Да-а? – удивился Верещагин. – Но это поводом для твоего отвода не может служить: слишком далеко, слишком давно, чтобы заподозрить тебя в предвзятости к убийце. – Не о том речь, – махнул я рукой. – Сегодня утром я отказался идти к ним на поминки. Девять дней они отмечают… – Ну и хорошо, что не пошел, меньше разговоров… – Да черт с ними, с разговорами. Если совесть чиста, чего их бояться. А от разговоров все равно не скроешься: город вроде большой, а все друг друга знают… – В нашей с тобой работе это даже хорошо, – засмеялся Петр. – Кстати, попрошу тебя, Боря, подумай на досуге, я ведь тебя с ответом не тороплю: я бы хотел, чуток оглядевшись, перетянуть тебя к себе замом. Подумаешь? – Подумаю, – кивнул я. – Обязательно подумаю… – Подумай, пожалуйста, – повторил Верещагин с нажимом. – Мы с тобой здорово поработаем… – Да, наверное, – согласился я и вроде бы не хотел говорить, а все-таки сказал: – Знаешь, я в институте прилично играл в настольный теннис. Меня в парном разряде охотно брали вторым номером. Три раза был чемпионом «Буревестника»… Верещагин хлопнул меня по плечу: – Ты это брось! Просто для одиночного разряда тебе злости не хватает… – Может быть… И честолюбия… И азарта… И еще многого… – Ладно-ладно! Пошли, нас народ ждет на вечеринке, которая состоится сейчас по случаю моего ухода. Он схватил меня за рукав и поволок в коридор. * * * Прокуратура наша располагается в старом особняке, принадлежавшем некогда купцу Овчинникову. Особняк пережил революцию, две войны, фашистскую оккупацию, бесчисленные перепланировки и ремонты. Комнаты много раз перестраивали, разгораживали, и время, протекшее над нашим особнячком, как схлынувшая волна, оставило на виду утонувшие в прошлом вещицы: витую бронзовую ручку двери, мраморную полуколонну, хрустальную люстру с поредевшими подвесками, камин с заложенным дымоходом. И сохранившиеся в молве названия старых комнат, имевших когда-то совсем другое назначение. Маленький зальчик рядом с кабинетом нашего прокурора Сергея Николаевича Шатохина называется «детская». Там происходят у нас собрания, совещания и нечастые общие празднества. И сейчас наши женщины накрывали здесь на сдвинутых канцелярских столах скромное служебное угощение для «отходной», которая устраивалась по случаю прощания с нами Пети Верещагина. Петька накупил соков, пирожных и лимонаду. Выпивку, как я догадываюсь, запретил Шатохин. И не только потому, что пить горячительные напитки в рабочее время недопустимо по любому поводу, – Шатохин искренне считает всех пьющих людей ненормальными. Штука в том, что Шатохин – выдающийся жизнелюб и неутомимый пропагандист здорового быта. Машинистка Люба Смашная говорит о нем с восторгом: «Мужик мирового стандарта – кинг сайз». Ему лет тридцать, рост 181 сантиметр, по утрам он час бегает в парке, и не трусцой, а маховой рысью, по воскресеньям парится в бане, а под шкафом в кабинете у него стоят напольные весы, по которым он ежедневно контролирует свою форму. У Шатохина жена – диктор телевидения, и они не пропускают ни одной премьеры, а в октябре он на ползарплаты выписывает все толстые журналы. Шатохин – праздничный человек, прибывший в наш старый особняк из столицы. Грамотный юрист и волевой руководитель, опытный практик, за год он поставил дело таким макаром, что без него в прокуратуре мышь не пробежит. Он знает все обо всем и все держит на контроле. Громадная его работоспособность и замечательная память не оставляют нам ни малейших лазеек для мелких производственных хитростей – Шатохин прекрасно помнит все наши обещания, обязательства и сроки, делая совершенно бессмысленной неизбежную тактическую борьбу подчиненных с начальством. А прокуратура наша в итоге вышла на одно из первых мест в крае. |