Онлайн книга «Серп языческой богини»
|
– Зачем? – он удивлен. Но не сердится. Хорошо, что он не сердится на Вику. А она – свободна. Свобода длится секунды. Их хватает на то, чтобы дотянуться до серпа… Он сам ложится в руку. И руку отводит, готовя удар. Викуша не промахнется. Выстрел как гром. Гремит весной. Резко. Хлестко. Рыжие молнии разрезают небо. Озеро притихает, а ели спешат склониться к земле. Ветер гонит тучи. – Кости ломит, – жалуется старуха, перебирая кривыми пальцами фасоль. – От же ж… помру, видать, скоро… – Я же говорил, чудовищ надо убивать. – Далматов опустил пистолет. – Единственный способ. Вике удалось повернуться на бок. Она подтянула ноги к груди, а руки прижала к животу. – Сами они не остановятся. Саломея оттолкнула руку Далматова. Присев рядом с Викой, она попросила: – Покажи. Надо остановить кровь. Чем-нибудь остановить. И перевязать. А потом мы тебя вытащим. – Не доживет, – Родион сел с другой стороны. – Уходите. Он держал нож, лезвие которого было в крови. – Ну и что ты наделала, милая моя? Как мне это исправить? – Он положил нож рядом с телом. – И как мне дальше жить? Опять одному? – Пойдем, – велел Далматов. – Ты тут не нужна. – Не бойся. Не будет больно. Хочешь пить? Нет? Тогда закрой глаза. Спи, моя милая… Солнце зависло над скалой, окрашивая камни желтой акварелью. И хор волков начал заупокойную молитву. Выбравшись из дыры, Далматов лег на снег. Холода он не ощущал, боли тоже. Хороший момент, который следует запомнить. – Ты мог ее просто ранить. – Саломея стояла, обнимая себя, и дрожала не то от страха, не то от холода, не то от того и другого разом. – Вышло так, как вышло. – Знаешь, – задумчиво произнесла она, – мне хочется тебя пнуть. – За что? – За все! За… за сокровища эти! За Таську! За Вику! Если бы не ты… – Саломея встала напротив солнца. И не разглядеть лица, вообще ничего не разглядеть – черный силуэт на сине-желтом фоне. – Она нашла бы другой повод. Ей хотелось убивать. Вот и вся причина. – А тебе хочется убивать? – Мне – нет. Пока. И Саломея устала стоять. Она села рядом, хотя и в стороне. Было немного обидно, но самую малость. – Тебя посадят. Родион… – Попытается со мной договориться. И с тобой. Если, конечно, не помрет там. Но думаю, что не помрет. Он везучий. Я – нет. Его женушка мертва. – И что это меняет? – Все. – Если повернуть голову влево, то можно разглядеть высокие ботинки с исцарапанными носами и такие же исцарапанные руки с бледными пятнами мертвой кожи. – Он реалист. Далматов оказался прав. Ждать пришлось долго. Солнце потянулось к воде, а небо сменило наряды на алые, яркие. Холод, принесенный из пещеры, сковал руки и мысли, и Саломея вяло подумала, что еще немного и она заснет. А проснется, быть может, в собственной квартире, удивляясь такому странному яркому сновидению. Родион появился на поверхности и сказал: – Я думал, что вы свалили. – Опыт показывает, что неосмотрительно оставлять нерешенные проблемы. Далматов поднялся. А они с Родионом чем-то похожи, и от этого неприятно. Сходство не во внешности, скорее в позе и манере держаться. Во взгляде. В тоне. – Разумно! – Родион сунул руки в карманы. – Я могу тебя посадить. За убийство. – Самооборона. Есть свидетель. – Не всякому свидетелю поверят, – взгляд Родиона скользнул по Саломее. – Но предлагаю сделку. Пауза, недолгая, правда. – Это дело закроют. Несчастный случай… Со смертельным исходом. Но Родиону поверят. Наверное, он точно знает, как решать подобные проблемы. – Вы забываете о том, что были здесь. Я забываю о вашем существовании. – Идет, – ответил Далматов. – Один нюанс. Он указал на дыру. – Дело, конечно, твое. Но некоторые вещи лучше не трогать. Мертвое – мертвецам. Родион ничего не ответил. Лодка стояла у причала. Старая, выкрашенная некогда в желтый, она поблекла за зиму. Но на лодке имелись фонарь и мотор. Воду взбивали в пену. Таял в кильватере снег. И Саломея до рези в глазах смотрела на остров. А потом его не стало. Она еще помнила, как лодка вошла в берег, мягко, словно нож в масло. И Далматов подал руку, помогая выбраться. Кажется, он что-то говорил, а Саломея отвечала, но невпопад. Была промерзшая машина и дорога с колдобинами. Салон наполнялся теплом. Тепло проникало в руки и плавило кровь. Когда стало невыносимо жарко, Саломея попыталась снять куртку, но оказалось, что шевелиться тяжело. Хотелось спать. Невыносимо хотелось спать. Саломея уговаривала себя потерпеть, но все-таки заснула. Воздух дрожал от жара. Сиял медью самовар. Плавились куски меда в сотах, а вишневое варенье было прозрачно, как янтарь. – …и между прочим, я предупреждала, что из этой затеи ничего не выйдет! – Бабушка разливала чай по фарфоровым чашкам любимого сервиза. – Ну, все не так плохо. Бумажным крылом порхал веер, отгоняя мух и пчел. – И что же ты в нем хорошего разглядела? – Здравствуй, бабушка! – Саломея хотела обнять ее, и маму тоже, и отца, который занял свое любимое место под старым фонарем и делал вид, что разговор ему не интересен, зато интересна газета. – Здравствуй, мама… папа… я вот, пришла. – Вижу. – Бабушка поставила чашку на блюдце и, поправив очки, поинтересовалась: – Хотелось бы еще понять зачем. – Просто. Соскучилась. Веер замер. Зашелестела газета. – Соскучилась она, – проворчала бабушка, рукой отгоняя особо назойливую пчелу. – И что с того? – Ты не рада меня видеть? Мама отвернулась. А папа отложил газету. – Нет, – сказал он. – Еще не время. Возвращайся. – Но я хочу… – Возвращайся, – повторила бабушка. – И держись подальше от этого охламона. Он тебе не пара. – Мама! Ты так же и про нас говорила! Пусть девочка сама решает… – О да, она решит… Загудели пчелы. И ветер, содрав белые лепестки, швырнул в лицо. Какие холодные. И острые. Не лепестки – снег. Попав на губы, снег тает, и Саломея глотает воду. Жажда невыносима. – Давай просыпайся. – Ее держат, не позволяя упасть, и поят снегом. |