Онлайн книга «Инспектор и бабочка»
|
Альваро-Кристиан, а теперь еще и Хлей. – Малышка назвала покойного Хлеем. Это никак не связано с червями? – Боюсь, что нет. – Просто ничего не означающее имя? Такое же, как Мо? – Возможно… – Дарлинг снова хмурится. – Возможно, это сокращенное от Хлелайла. – Хлелайла? – старательно повторяет Субисаррета. – Хлелайл – африканское имя, не слишком распространенное. Близкий по значению перевод, хотя и не очень точный, – «измененный». – Как? – Измененный. Теперь уже инспектор чувствует себя заключенным в стекло рождественского шара. Дарлинг еще что-то говорит, но разобрать слова невозможно. Ни одного звука не проникает сквозь толщу стекла, разом исчезли все запахи. Картинка же, наоборот, приобрела дополнительную четкость, предметы укрупнились и приблизились: Субисаррета видит темную вмятину на боку одного из яблок и следы гниения на другом. Те же неприятные метаморфозы произошли и с другими фруктами, повезло только финикам: они всего лишь сморщились и усохли. Капли морской воды на поверхности стола, до того прозрачные, неожиданно стали карминно-красными; в бокале с вином покачивается крошечное птичье перышко, невесть как туда попавшее. Перышку не выбраться без посторонней помощи, так же чувствует себя и Икер: кто-то извне должен сказать или сделать что-то, чтобы наваждение рождественского шара рассеялось. – В… еважн себ… увствует?.. Фраза Дарлинг бьется о невидимое толстое стекло, и части слов теряются. Разбиваются вдрызг с тихим мелодичным звоном, подобно сорвавшейся с елки новогодней игрушке. Однако общий смысл понятен: «Вы неважно себя чувствуете?» – В… побледн… Вы побледнели. Да. – Должно быть, я не очень хорошо переношу качку, – услышала ли его русская? – Я скажу капитану, чтобы он лег на обратный курс. – Не стоит менять его из-за меня, Дарлинг. – Нам все равно нужно возвращаться. Это была небольшая морская прогулка. – Все в порядке. Мне уже легче. Субисаррете и вправду легче, ощущение застеколья исчезло, все произнесенное доносится до ушей в первозданном виде: ни одной буквы не потеряно, ни одной запятой. Яблоки сияют непорочными глянцевыми боками, финики – свежи и округлы, белесый налет с сыра исчез, и капли воды на столе – всего лишь капли воды, а не крови. – Почему Лали назвала Кристиана Платта именно так? – Откуда же мне знать? – Дарлинг пожимает плечами. – Боюсь, что и сама она не сможет вам объяснить. А даже если бы смогла… Лали редко снисходит до объяснений. Мы к этому привыкли, но… Предполагаю, что посторонним людям с ней тяжело. – Мне не было тяжело с ней. Лали – очень обаятельная девочка, и общаться с ней одно удовольствие. – О, да! Если она хочет понравиться – обязательно понравится. – Вы даже не спросили меня, удалось ли выяснить новые подробности по делу… – Удалось ли выяснить новые подробности по делу? – послушно повторяет Дарлинг, но, чувствуется, ей не особенно интересен ответ. – Ничего, что кардинально изменило бы ход расследования или направило его по новому руслу. В любом случае беседа была познавательной. И я благодарен, что вы позволили поговорить с девочкой наедине. – Надеюсь, беседа была исчерпывающей. Тонкий намек на то, что Дарлинг больше не хотела бы видеть Икера Субисаррету поблизости от своего святого семейства. Ее поведение понятно: полицейский инспектор, находящийся при исполнении служебных обязанностей, мало на кого действует вдохновляюще. Особенно если ты оказался невольно втянутым в орбиту преступления. Для многих это самый настоящий стресс (в практике Субисарреты бывали и такие случаи), но до сих пор русская не проявляла явного недовольства. Она подробно отвечала на вопросы, не выглядела растерянной, не путалась в показаниях. Вежливое равнодушие – именно так можно охарактеризовать идущий от нее слабый импульс. Останется ли она такой же равнодушной, если узнает, что один из ее воспитанников скрыл факт знакомства с ночным портье? – Я обещал девочке несколько книг с комиксами… – Вы уже говорили об этом. – Сегодня вечером я собираюсь заглянуть в «Пунта Монпас», у меня еще осталось несколько вопросов к персоналу… И мог бы занести книги в ваш номер. – Проще оставить их на ресепшене, инспектор. Вечером нас не будет в гостинице. – Когда вы собираетесь вернуться? – Не знаю. Видимо, поздно. Так и есть, Дарлинг недвусмысленно дает понять, что считает их общение законченным. И чтобы продолжить его, Субисаррете нужны более веские основания, чем стопка книжек с картинками. – Я понял вас, Дарлинг. – Вот и отлично. – Мне хотелось бы еще переговорить с Исмаэлем… – Вы можете сделать это прямо сейчас. Идемте. Спустя минуту Субисаррета оказывается на носу яхты. Ветер здесь намного ощутимее, лицо то и дело обдает солеными брызгами, а над головой громко хлопает крыло паруса. Идиллическую картину дополняют фигуры Исы и ангела: черного парня, стоящего широко раздвинув ноги, и белой девчушки, прижавшейся к нему. Чайки, если они и были, давно уже покинули окрестности «Candela Azul». Только теперь Субисаррета понимает, что оба они – и парень, и девчонка, по-настоящему красивы, хоть сейчас на обложку какого-нибудь журнала для домохозяек. И сама маленькая, – почти скульптурная – группа выглядит законченной: брат и сестра с разным цветом кожи, но одинаково любящие друг друга. Здесь не нашлось бы места даже Дарлинг, не говоря уже о Субисаррете с его унылыми полицейскими вопросами. Русская первой решается нарушить идиллию и произносит: – Исмаэль!.. Голос Дарлинг, запутавшийся в ветре, так тих, что едва доносится до стоящего рядом Субисарреты, но у Исмаэля хороший слух. Он оборачивается и приветственно машет рукой. – Инспектор хотел поговорить с тобой. – Да, конечно. – А мы с Лали поднимемся к Серхио. Серхио, очевидно, и есть капитан «Candela Azul», человек, который хорошо знает свое дело. Лали перекочевывает из рук брата в руки Дарлинг, и обе они скрываются в рубке. А Субисаррета подходит к Исмаэлю и становится рядом; некоторое время они оба наблюдают за белыми гребешками волн. Первым прерывает молчание саксофонист: – Вчера вечером я рассказал вам все, что знал, инспектор. Больше мне добавить нечего. – Со вчерашнего вечера кое-что изменилось. – Вы напали на след преступника? – Я хотел бы поговорить с вами о ночном портье. Викторе Варади. Вы, вроде бы, знакомы с ним… – Тот парень, который втирал мне про красоты Сан-Себастьяна. И про Аквариум, я помню. Только трехминутную беседу нельзя назвать знакомством. |