Онлайн книга «Властитель женских душ»
|
Садовник Этьен тоже подтвердил алиби домашних: все находились ПЕРЕД дверью кабинета на момент ее вскрытия. Кроме Элоди, что уже известно. Его отношение к хозяйке: «прелестный цветок». Нет, Этьен не предполагал, что у хозяйки были шашни с кем-то из мужчин в доме. Секретарь, Фредерик, явно сох по красавице, но Марион вела себя с ним исключительно по-дружески. Случалось им беседовать наедине, этим двум молодым людям, – и как раз в саду. Отчего садовник иной раз разговоры краем уха слышал: невинные разговоры, о кино там или о книжке… Повар, Жак, – тот и вовсе ничего не знал не ведал за пределами своего кулинарного царства. Он мог рассказать, как часто наведывалась Марион к нему на кухню и он радовался ее приходам, потому как хозяйка держалась запросто. А кто там на нее смотрел, да на кого она смотрела – это не попадало в сферу его интересов. Он больше смотрел, как оценивают его блюда! Фредерик. Еще одно подтверждение тому, что все обитатели дома, кроме Элоди, были перед дверью и никто не мог находиться в этот момент в кабинете. Элоди? Да бог с вами, эта матрона, мать, супруга и бабушка своим внукам – ну разве можно ее представить в роли хитрой преступницы, проникающей за запертые двери! Марион? Чудесное существо… Влюблен? Кто вам это сказал?! Да, я очарован ею… но она жена моего дяди! Я не мог позволить себе чувства, абсолютно неуместные в данной ситуации! – А в другой ситуации? – поинтересовался Реми. – Влюбился бы, конечно… – простодушно признался Фредерик. – Но не в доме моего дяди! – С вашей точки зрения, у нее есть любовник? – Да вы что! – возмущенно проговорил Фредерик. – Марион – это сама чистота… Верность… Нежность… – На зависть, а? – поддел его детектив. – На зависть, – серьезно согласился Фредерик. – Но она дядина жена… была. Я никогда бы не позволил своим чувствам дойти до той точки, в которой… – он запнулся. – В общем, я восхищался ею издали. – А вот садовник ваш свидетельствует, что вы иногда с ней общались в саду, вдвоем. – Мы? А, да, иногда бывало… Но мы о литературе говорили… или о фильмах… Этьен подслушивал наши разговоры?! – Не подслушивал, а слышал… Так он говорит, – кивнул Реми. – Тогда он должен вам подтвердить, что мы просто… Ничего такого, ничего личного… Он смутился. И, наконец, Марион. Ксюша, сидевшая поодаль, но так, чтобы слышать беседы мужа с обитателями дома, вспомнила стихи: «А сама-то величава, выступает, будто пава. А как речь-то говорит, словно реченька журчит. Молвить можно справедливо: это диво, так уж диво…» Реми, конечно, сказок Пушкина не знал, но тоже отметил, хоть и словами попроще, что молодая женщина необыкновенно – причем нестандартно – красива. В свои тридцать три она выглядела очень юной, и дело не просто в свежести черт, а в том непосредственном и немного наивном выражении, которое сохранилось на ее лице. Казалось, жизнь ее так баловала, что она до сих пор смотрела на нее радостным и удивленным взглядом шестнадцатилетки… Но с этой непосредственностью сочеталось необыкновенное достоинство, сквозившее даже в ее походке. Так ходят женщины, знающие себе цену… Цену своей красоте… Коммерческую цену. Так что выражением некоторой наивности Реми сразу же пренебрег. Он задал ей уйму вопросов, потихоньку подбираясь к главному: могла ли Марион изменять мужу. И если да, то сумел ли Жан-Франсуа об этом прознать. В конце концов, если писатель решился на самоубийство, то причина могла быть только одна: неверность горячо любимой и слишком молодой для него жены… Марион отвечала с величавостью, которой могла бы позавидовать любая королева. Жана-Франсуа она любила, он гениален, и разница в возрасте не имела значения… Наследство и того меньше: ей прекрасно жилось с мужем, который ее баловал, потакая всем ее капризам… И никакого смысла желать смерти человеку, который любил ее, которого любила она, у нее не имелось… – Более того, – вдруг добавила Марион, чуть улыбнувшись, – я немного тщеславна, каюсь… Как все женщины. И мне куда интереснее быть женой известного писателя, чем его вдовой… Больше к нам никто не придет домой брать интервью!.. Ввиду такого неожиданного признания Реми обернулся на Ксюшу. Та потерла три пальца между собой – русский жест, непонятный, к счастью, французам и означавший деньги. – Но вы стали наследницей довольно большого состояния, – проговорил Реми. – Стала… – откликнулась красавица. – Но у меня и так было все! Знаете, пойти купить самой себе кольцо с бриллиантом – это совсем не в кайф! Куда приятнее, когда муж покупает тебе его в подарок! Понимаете, о чем я?.. Реми понимал. При этом затылком чувствовал, что Ксюша не согласна. Но снова посмотреть на жену не рискнул: Марион ведь видела и Ксению, и как Реми на нее оборачивается… – Так ты его любила? – вдруг спросила Ксюша. Марион вскинула свои светло-карие с прозеленью глаза – во Франции такие называют «ореховыми» – на Ксению. – Конечно! – ответила вдова. – Почему же ты не плачешь? Если бы убили моего мужа, я бы… – При чем тут вы?! Ксюша не ответила, чуть улыбнувшись. Марион, кажется, собралась возмутиться, но передумала. – Слезами, мадам, Жана-Франсуа не вернуть… – произнесла она печально. – К тому же они портят цвет лица… А? Марион покачала головой с выражением осуждения бестактности Ксении. – У вас ко мне еще есть вопросы? – перевела красавица взгляд на Реми. – Пока нет. И пава выплыла из гостиной. Реми с Ксюшей вышли во двор. – Ты ей не веришь? – удостоверившись в том, что никого поблизости нет, спросил жену детектив. – Нет. – Интуиция? Или что-то посущественней? – Я не знаю, как тебе объяснить… Давай так: если бы ты умер… – Мне такое начало не нравится. – Я не смогу иначе объяснить! – Ну, ладно, продолжай. – Если бы ты умер и кто-то спросил меня: ты его любила? – я бы разревелась. А если бы все же что-то смогла произнести, то закричала бы: «Да! Я его любила!» Но не «конечно». Это безликое слово. В нем нет чувств! – Откуда ты это знаешь, Ксю? А если вы просто разные люди? Люди ведь разные, ты согласна? – Разные… Но не до такой степени. Знаешь, в чем ошибка тех, кто верит лжи? – В чем? – В том, что они слишком много места отводят предполагаемой разности, слишком уважают ее. Они не ставят себя на место этого человека, не сравнивают его реакции со своими, и напрасно! Разность есть, безусловно, но она совсем не так велика, как многие думают! Пусть не слезы, ладно, – я могла бы понять глухое молчание, могла бы понять сдержанное рыдание, могла бы понять даже бредовый ответ! Но такой разумный, как «конечно», – нет! Это ложь. Она его не любила. |