Книга Дети пустоты, страница 29 – Сергей Волков

— Мы ведем наш репортаж с железнодорожного вокзала города Екатеринбурга. Сегодня здесь проходит совместная акция всероссийской организации «Общественный патруль» и православного движения «Милосердие». Акция направлена на оказание помощи лицам без определенного места жительства. Бомжи получат горячее питание, теплые вещи и необходимую медицинскую помощь. За моей спиной вы можете наблюдать, как активисты «Общественного патруля» опрашивают нуждающихся…

Активисты в масках и правда о чем-то трындят с бомжами. Крепкие парни с повязками, на которых написано «Милосердие», вкатывают тележку. На ней — стопки одноразовых тарелок, бачки с едой. Следом появляются коробки с вещами. Улыбчивый в пальто тут как тут — призывно машет руками, что-то говорит, но из-за криков нам не слышно слов. Бомжи кидаются на бесплатное угощение, у коробок начинается драка.

Косари снимают с пояса дубинки. Оператор выключает камеру.

— В очередь, сукины дети! — весело орет один из косарей, лупцуя дубинкой направо и налево.

Восстановив порядок, косари отходят в сторону. Снова зажигается фонарь, камера взлетает на плечо оператора, и девушка-сорока продолжает свою трескотню:

— Подобные акции уже стали доброй традицией. Забота о тех, кто оказался за бортом жизни, — одна из главных христианских добродетелей. Известно, что еще императрица Александра Федоровна, жена причисленного к лику святых императора Николая Второго, посещала ночлежки и приюты для бездомных, где раздавала всем желающим калачи и деньги…

Бомжи толпятся у тележки. Каждый получает порцию супа, хлеб, стаканчик с кофе. Одежду им раздают активисты. Они оглядывают подошедших и выбирают из кучи вещей то свитер, то шапку, то ботинки, время от времени деловито спрашивая:

— Размер какой? Не знаешь? А че ты знаешь? На, бери, что дают.

Как-то мало похожи парни с повязками на добродетельных христиан. Улыбчивый говорит с кем-то по мобиле, потом хлопает в ладоши:

— Внимание! Александр Иванович подъехал. Камера, снимаешь крупно сразу от дверей, понял? Капитан, встанешь справа. Вот он, вот идет!

Оператор разворачивается, луч фонаря упирается в дверь. Вначале заходят трое здоровяков в костюмах, быстро рассредоточиваются по залу. Затем вкатывается коротконогий толстяк в кожаной куртке и кепке. Сорока плотоядно облизывает напомаженные губки и трещит:

— А вот и главный идейный вдохновитель акции, заместитель мэра нашего города Александр Иванович Стрекалин. Александр Иванович, с чем связана такая забота о бездомных гражданах?

Толстяк натягивает на лицо слащавую улыбку и вальяжным голосом произносит:

— Вы очень верно сказали: «гражданах». Да, это действительно наши граждане, пусть и попавшие в полосу тяжелых жизненных обстоятельств…

— Пошли отсюда! — сипло говорит Тёха, и мы — бочком-бочком — начинаем пробираться к выходу.

— Куда?! — у самой двери ловит Шуню за рукав улыбчивый. — Стоять! Акция еще не закончилась.

— Пустите, дяденька…

— Какой я тебе дяденька, лярва!

Сбоку надвигается косарь, тот самый капитан. Он недобро оглядывает нас, вопросительно смотрит на улыбчивого.

— Да мы тут случайно, — лепечет Губастый. — Просто зашли…

— А мне до звезды. Пока зам мэра не уедет, будете здесь. И рожи повеселее сделайте!

Александр Иванович тем временем продолжает нести пургу:

— К сожалению, цифры статистики не обнадеживают. По данным Всемирной организации здравоохранения, сегодня в мире насчитывается сто пятьдесят миллионов беспризорных детей, а к две тысячи двадцатому году их количество может увеличиться до восьмисот миллионов! К сожалению, такое уродливое явление, как детская беспризорность, встречается и у нас. Вот даже здесь сегодня мы видим ребят, ночующих на вокзале…

— Вляпались! — шепчет Сапог.

Камера разворачивается на нас, девушка-сорока цокает каблучками, влезает между мной и Шуней, расчищает место для толстяка. Тот кожаным колобком вкатывается следом, вскидывает микрофон.

— Я ответственно обещаю, что ни один беспризорный или безнадзорный ребенок в нашем городе не останется без внимания и опеки. Беглецов вернем в семьи, сирот обеспечим кровом, питанием, медицинской помощью, дадим возможность получить образование. Все условия для этого у нас имеются. За прошедшие годы прежние власти города, к сожалению, не уделяли этим вопросам должного внимания, но сейчас времена изменились!

Он выдерживает паузу, резко меняет выражение лица, швыряет сороке микрофон, говорит оператору:

— Все, гаси коптилку! Хорошего помаленьку, — и укатывается к дверям.

— А этих куда? — спрашивает у улыбчивого косарь, указывая на нас дубинкой.

— Да гони к… к гребаной матери! — машет тот рукой и проталкивается вместе с оператором к жрущим бомжам. — Нам еще надо благодарности записать от этих уродов…

На улице, куда нас чуть не пинками выпроваживает косарь, поднимается ветер. Метели, слава богу, нет, но все равно очень холодно.

— Ну че, куда пойдем? — Сапог поднимает воротник пуховика. — Может, подвал какой поищем или котельную?

— Давайте на вокзал? — робко предлагает Губастый. — Может, косари не заметят…

— Ага, они ж слепошарые, в глазки долбятся! — немедленно фыркает Сапог.

— До электрички семь часов еще, — включаюсь я в разговор. — На улице заколеем.

Тёха молчит. Он думает. Но, прежде чем в его голову приходит хоть какая-то мысль, мы слышим со стороны вокзала женский голос:

— Эй! Ребята! Постойте!

Оборачиваемся. К нам бежит женщина в шубке, на лице маска. Ага, значит, одна из этих, милосердников.

— Че надо? — грубо спрашивает Сапог.

— Я все слышала. Вы извините, что так получилось, — прижимая руки в пушистых варежках к груди, говорит женщина. — Мы на самом деле вам помочь хотим. Просто в администрации города сказали, что разрешение на акцию дадут, только если ее возглавит Стрекалин. Пойдемте, покушаете, я договорюсь.

— Спасибочки, — язвительно приседает в реверансе Шуня. — Сытые мы, тетенька.

Женщина грустно улыбается. Ей лет тридцать пять, лица не видно за маской, но глаза добрые, с морщинками.

— А вы вообще откуда? — спрашивает она.

— Из… откуда все, — продолжает грубить Сапог.

— От экскурсии мы отстали, — неожиданно выдает старую телегу Губастый. — Домой едем.

Я замечаю, как глаза нашей собеседницы вспыхивают жалостливым огнем добра. Типичная лохушка, всем нищим подает, наверное. Таких даже разводить неинтересно — как будто ребенку врешь.