Онлайн книга «Мисс Марпл из коммуналки»
|
В чистеньких руках дамы, пардон, мадемуазель Мальцевой подрагивал пластмассовый стаканчик с портвейном. Сам портвейн стоял чуть левее на разостланной по «лавочке» газетке в окружении натюрморта из двух яблок с отшибленными коричневыми боками – российскими, натурально-дачными, – раскрошенной буханки черного хлеба и вспоротой баночки кильки в томате. Компания сидела к Надежде Прохоровне в полуанфас, в расширенных глазах Софьи Тихоновны плескались волны тихого ужаса. Портвейн из подплясывающего стаканчика грозился выплеснуться содержимым за голенища растоптанных Клавдииных сапог. – Та-а-ак, – с шаляпинской выразительностью возвестила о своем появлении Надежда Губкина и уставила руки туда, где раньше была талия. – Та-а-ак… Козлиное блеяние дворового менестреля оборвалось, он обернулся к Надежде Прохоровне… И главная бабушка околотка еще яснее поняла причину душераздирающего трагизма ситуации. О хризантемах пел Владимир Викторович Сытин. Когда-то первая любовь Софьи Тихоновны. Давным-давно ухаживал юный Володенька за милой Софьюшкой. Водил ее в театры. Встречал с цветами. Потом вылетел из института, сходил в армию и, вернувшись, застал Софьюшку по уши влюбленную в Борю Штерна из консерватории. Женился на Любочке. Весемь лет назад Любочка скончалась, а Володя, уйдя на пенсию с хорошей инженерской должности – институт он все-таки закончил на вечернем, – начал пить. (И почему так происходит? Вот Клава – двух мужей схоронила, а пить не начала… Почему бесхозные мужики вечно за бутылкой тянутся?!) Надежда Прохоровна вздохнула и убрала руки с бывшей талии. Владимир Викторович, шатаясь, разогнулся, подарил мадам Губкиной оскал, составленный из прокуренных передних зубов, и с лихостью подгулявшего трагика изобразил поклон: – Каки-и-ие лю-у-у-у-ди-и-и! Надежда Прохоровна оскал и трагика презрела. Софья Тихоновна все-таки выплеснула немного портвейна за голенище. – Так, голуби. Гуляем? Спозаранку… – «На заре ты ее не буди…» – затянул Сытин. – Цыц, Володька! Не в опере. Два прочих кавалера обиженно засопели. Одного из них Надежда Прохоровна знала – обормот Сережка Васильев из тридцать пятого, второй представитель братства шаромыжников в просаленной, когда-то синей куртке показался ей неизвестным. – Вот что, голуби, – взялась бабушка Губкина за них с пристрастием, – скажите-ка мне, кто недели две назад фургон в гараж к Смирновым разгружал? Владимир Викторович недоуменно задрал брови, два шаромыжника заерзали глазами, тот, что оставался неопознанным, бочком-бочком отодвигался по бетонной «лавке» в сторону от Софьи Тихоновны. – Не врать! – грозно прикрикнула бабушка Губкина. – Один был Колька Шаповалов! Шаромыжник опустил голову, поднялся на ноги и, сделав вид, что его здесь больше ничего не интересует, заторопился по делам. – Стоять! – гаркнула ему в спину бывшая дружинница Губкина. Тип в куртке остановился, воровато оглянулся на собутыльников, во взгляде читался недоуменный вопрос: «Вы что, братцы… какая-то старуха тут кипеж поднимает, на братана вопит, а вы – в кусты?!» Но братцы мадам Губкину знали с детства. И потому вступаться не отваживались. Надежда Прохоровна поняла, что угадала правильно. Зачем при разгрузке фургона искать работяг на стороне, когда достаточно свернуть за угол, и вон они вам – работнички в полный рост. Сидят, бетон задами греют. За полчаса любую фуру раскидают и много не попросят. Если только на тушение вечно тлеющих «труб». – Ты, что ль, с Колькой фургон разгружал? – прищурилась бабушка Губкина. Шаромыжник безразлично пожал плечами, картинно зевнул и спрятал замызганные кулаки в карманы куртки. – А что грузили? Тип скорчил мину и посмотрел на ворон, богато усеявших лысый тополь. К доверительному разговору он, факт, расположен не был. – В ящиках булькало? – допытывалась Надежда Прохоровна. Тип скосил глаза с ворон на мусорные бачки. – Булькало, – сама себе ответила Губкина. — С вами спиртом расплатились? Безмолвствующий собеседник поднял к уху одно плечо. – Понятно. Сами стащили. Без спросу. Глубокий вздох случайно оставшегося в живых воришки сказал о многом. – А сам-то что ж не пил? – усмехнулась следовательница. – А он уже и так еле на ногах стоял, – вклинился в одностороннюю «беседу» обормот Васильев. – Повезло, значит, – глубокомысленно вынесла мадам Губкина. – Повезло, повезло! – радостно согласился разговорчивый обормот. – А чего ж в милицию не заявили? – укорила баба Надя. Общающийся на языке тела синекурточный шаромыжник позволил себе звук – возмущенно фыркнул и покрутил головой. – А куда Степке в милицию? – разоткровенничался Васильев. – Он по справке гуляет… Откинулся только что… – Так ты бы, Сережа, к Алеше сходил! Ведь знаешь его! Соседи! – А я чего? – развел руками обормот. – Я в милицию стучать не нанимался… – Понятно, – буркнула Надежда Прохоровна, подошла к Софье Тихоновне и, вынув из ее остекленевших пальцев стакан, который тут же бережно подхватил Васильев, сдернула ее с «лавочки». – Пошли, Софа, отсюдова… В небольшом кабинете участкового закипал на тумбе электрический чайник. На подоконнике сидел сизый голубь и из-за стекла наблюдал, как Алеша вытряхивает из жестяной банки в чашку остатки растворимого кофе. Кофе было совсем чуть-чуть, и Алеша прикидывал, не сбегать ли за добавкой в соседнюю бакалейную лавку… А еще лучше домой, борща поесть… Дверь в кабинет распахнулась без упредительного стука, и участкового накрыло зыбкое ощущение дежавю. Величавой поступью, с черным пакетом в руках, в кабинет заходила Надежда Прохоровна Губкина. Вошла, поставила пакет на стол – тот замер торчком, как восклицательный знак, предвестник неприятностей, – и села на расшатанный стул. Но дверь за собой почему-то не закрыла. – Иди, Таня, иди, – крикнула, полуобернувшись. К замершему над чашкой участковому, кланяясь и смущенно приседая, вошла толстая… Татьяна Петровна? Точно – Татьяна Петровна, дочь отравленного инвалида Зубова! – Вот, Алеша, прими и оформи, – указывая вытянутым перстом на стоящий стоймя пакет, приказывающе пробасила Губкина. – Что это? – не вполне обретая расшатанное дежавю равновесие, поинтересовался Бубенцов, а в голове мелькнуло: «Неужто снова Геркулес?! Откопанный, уже окоченелый в сидячей позе?!» |