Онлайн книга «Дороже денег, сильнее любви»
|
– Девочки! Девочки, не ссорьтесь, – отец решил, что разговором все-таки должен рулить мужчина. – Мы же хотели пить чай. Тихо-мирно. А обсудим все потом. Когда останемся одни. – Когда это вы останетесь одни? – хмуро спросила Анька. – Когда ты пойдешь гулять. – Я не пойду гулять. – Пойдешь. Вот позавтракаешь и сразу отправишься. – Нет! – Аня… – Нет, нет, нет! – бросив свою чашку, да так неловко, что чай из нее вылился и обрызгал Гульнару, которая отпрянула с таким ужасом, будто в нее бросили бомбу, Анька соскользнула со стула и бросилась к Елене Вадимовне. – Ну что ты, девочка моя, что ты… – бормотала та, обнимая Аньку за голову. В кухне воцарилось напряженное молчание. – Я не понимаю… не понимаю, за что вы меня так ненавидите, – дрожащим голосом заговорила Гульнара. Только теперь Анька, спрятавшая лицо на груди у Елены Вадимовны, услышала в голосе черной женщины еле различимый восточный акцент. – Ведь я же пришла по-хорошему, поговорить… Ведь надо же нам принять решение… – Это решение надо было принимать девять лет назад. – Но у меня были обстоятельства… Вы просто не понимаете… – Не понимаю. И, простите, не хочу понимать, – пальцы Елены Вадимовны успокаивающе перебирали Анькины волосы. И опять возникла пауза – на этот раз еще более продолжительная. – Я, пожалуй, пойду. – Сиди, Гуля. – Нет, я пойду. Но только вы не думайте, что я уступаю вам, – вдруг холодно и даже, как показалось Аньке, зло обратилась она к Елене. – Мы еще посмотрим, на чьей стороне правда! Елена ничего не ответила. А папа, который все это время смотрел на Гульнару, словно зачарованный (можно было подумать, что она его заколдовала), поднялся вслед за нею. Они вышли в коридор, немного покопались там и ушли. Плечи Елены Вадимовны вздрогнули, когда входная дверь хлопнула, отрезая девять лет ее счастливой жизни в полноценной семье… – Мама! Я тебя никогда не брошу, – заверила ее Анька. Отец больше не возвращался. Это было так странно! Анька до сих пор думала, что такое бывает только в кино: здоровый, умный мужчина уходит от дочери и жены, не взяв из дома даже чистой рубашки. Но так было. Юрий Адамович не появлялся в доме несколько недель, хотя был жив и здоров: Елена Вадимовна откуда-то узнала, что он регулярно ходит на работу. Они с дочерью не обсуждали отца, хотя взгляд то и дело натыкался на его вещи, рисунки, фотографии. Что ж, он сам принял решение. – Первая жена – первая любовь, – пробормотала однажды Елена, не зная, что Анька слышит ее. И вдруг, недели через три или четыре после того, как отец бросил их, зазвонил телефон. Вопреки очевидному (тому, что телефон всегда звонит одинаково), Анька как-то сразу, по звонку, поняла, что это именно отец: было в этом звонке что-то жалкое, виноватое, но в то же время и просящее. – Дочка, – услышала она. – Дочка, спустись на минуточку… К беседке во дворе – знаешь? – Уже поздно, – нахмурилась Аня. – Не поздно, Анечка, лето ведь. Спустись, я очень тебя прошу. Если бы Елена Вадимовна была дома, то она, конечно же, ни за что не разрешила бы Аньке идти куда-то одной, хотя бы и на встречу с родным отцом. Но, как на грех, именно в это время она зашла зачем-то к соседке. А отец так настаивал… – Только ты не думай, что я куда-нибудь с тобой пойду, – предупредила Анька и швырнула трубку. А затем выскользнула из дому, дав себе слово, что проговорит с отцом не более нескольких минут… Он ждал ее все в той же беседке, за тополями. Очень осунувшийся, похудевший. На Юрии Адамовиче была та же самая рубашка, в которой он ушел из дому, но – чистая. Глаза отца, которого Анька помнила всегда таким спокойным и добрым, лихорадочно горели. И еще – он держал правую руку в кармане. Не вынул ее даже тогда, когда наклонился поцеловать Аньку в пробор между мягкими волосами: – Здравствуй. Я соскучился. А ты? – Почему ты не идешь домой? – уклонилась от его объятий Анька. – Понимаешь… – Что? – Думаю, что сейчас ты не поймешь меня. А когда вырастешь… – Что? – Ну, наверное, тогда-то ты меня поймешь. Видишь ли, девочка, жизнь – это такая сложная штука… впрочем, я потом тебе все объясню… А пока… В общем, вот: хочешь уехать со мной? Со мной и… с мамой? – С Еленой Вадимовной? – Впервые за много лет Анька назвала ее по имени-отчеству. – Нет. С мамой. Девочка моя, ты узнаешь ее и полюбишь, полюбишь точно так же, как… Не говоря ни слова, Аня развернулась и пошла в сторону дома. – Аня! Подожди! Она не обернулась. – Ан я! Она не обернулась даже на его топот – отец догонял ее. – Аня, ты вынуждаешь меня… Не прерывая шаг, девочка покосилась на отца и увидела, что тот медленно вынимает руку из кармана. – Прости меня, Анька! – Это было последнее, что она услышала. В руке у отца оказался черный пистолет, который он направил прямо Аньке в лицо. И выстрелил. * * * – Что-о?! Родной отец пытался тебя убить?! – не сдержала я удивления. А кто, хотела бы я знать, не был бы поражен таким рассказом? – Не убить. – Анька помотала головой, взметнулись косички. – Усыпить! Это был пистолет с усыпляющим газом. Я не знаю, откуда он оказался у папки. Он никогда не разбирался в оружии. Даже в тире всегда мазал… мы с мамой над ним смеялись. – Ну все равно, знаешь ли, выстрелить в лицо собственной дочери, пусть даже и из газового пистолета… Одновременно я подумала, что очень давно не сталкивалась в своей работе с такой штукой, как пистолет, стреляющий патронами с усыпляющим газом. Хотя хорошо знала, как они устроены, – мой наставник и «крестный отец» в спецназе, майор Сидоров, как-то посвятил целых полтора часа привала (наша часть дислоцировалась тогда на Кавказе), чтобы убедить нас в преимуществах газового оружия над травматическим. – Газовый пистолет иногда удобнее даже боевого оружия, – говорил он. – Из него можно начать стрелять быстрее, и у него намного большая эффективность использования боезапаса. С газовым совершенно не нужно так тщательно оценивать ситуацию, как с боевым. Это не смертельное оружие, и даже если вы ошибетесь, это не нанесет непоправимого вреда… И целью стрельбы из газового пистолета является не «поражение», а создание газовой завесы на месте происшествия. Поэтому КПД использования патронов в газовом пистолете равняется почти ста процентам… Но то, что казалось логичным и само собой разумеющимся там, на месте настоящих боевых действий, сейчас выглядело, мягко говоря, ничем не оправданной жестокостью. Стрелять в родную дочь! Пусть даже из газового пистолета! |