Онлайн книга «Скрюченный домишко»
|
– Когда я говорю «хозяин», я имею в виду старого мистера Леонидиса. Прежде чем я успел что-то ответить, дверь распахнулась и в кухню вошла София. – Чарльз! – удивленно воскликнула она и тут же добавила: – Няня, как я рада, что он приехал. – Я знаю, родная. Няня собрала кучу горшков и кастрюль и унесла их в моечную, плотно закрыв за собой дверь. Я вышел из-за стола и, подойдя к Софии, крепко прижал ее к себе. – Сокровище мое, ты дрожишь. Что случилось? – Я боюсь, Чарльз, я боюсь. – Я тебя люблю. Если бы я только мог увезти тебя отсюда… Она отвернулась и покачала головой: – Это невозможно. Через все это мы должны пройти. Но знаешь, Чарльз, есть вещи, которые мне трудно вынести. Мне ужасно думать, что кто-то в этом доме, кто-то, с кем я каждый день встречаюсь и разговариваю, хладнокровный и расчетливый убийца… Я не знал, что ей на это ответить. Такого человека, как София, трудно было отвлечь или утешить ничего не значащими словами. – Если бы только знать… – сказала она. – Да, это главное. – Знаешь, Чарльз, что меня больше всего пугает? – Голос ее понизился почти до шепота. – Что мы можем так никогда и не узнать… Я легко мог себе представить, что это был бы за кошмар… И в то же время ясно отдавал себе отчет, что мы, вполне может статься, не узнаем, кто убил старика Леонидиса. Я вспомнил вопрос, который все время хотел задать Софии. – Скажи мне, пожалуйста, сколько человек здесь в доме знали про эти глазные капли? О том, что дед ими пользуется, и о том, что они ядовиты. И какая доза эзерина считается смертельной? – Я понимаю, куда ты клонишь, Чарльз, но не старайся. Дело в том, что мы все знали. – Знали вообще, насколько я понимаю, но кто мог конкретно… – Все мы знали вполне конкретно. Однажды после ленча мы пили у деда кофе – он любил, когда вокруг собиралась вся семья. Его тогда очень беспокоили глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы накапать ему в оба глаза, и тут Жозефина – она ведь всегда задает вопросы по всем поводам и без повода – спросила, почему на пузырьке написано: «Капли для глаз. Наружное». Дед улыбнулся и сказал: «Если бы Бренда ошиблась и впрыснула мне эзерин вместо инсулина, я бы глубоко вздохнул, посинел и умер, потому что сердце у меня не очень крепкое». Жозефина даже ахнула от удивления. А дед добавил: «Так что надо следить, чтобы Бренда не вколола мне эзерин вместо инсулина. Так ведь?» София сделала небольшую паузу, а затем сказала: – И все мы это слышали. Слышали своими ушами. Теперь тебе ясно? Да, теперь мне было ясно. У меня давно в голове засела мысль о том, что нам недостает каких-то конкретных доказательств. Теперь, после рассказа Софии, у меня сложилось впечатление, что старый Леонидис своими руками вырыл себе яму. Убийце не пришлось ничего замышлять, планировать, придумывать. Простой и легкий способ прикончить человека был предложен самой жертвой. Я перевел дыхание. София, угадав мою мысль, сказала: – Да, все это чудовищно, тебе не кажется? – Ты знаешь, София, на какие размышления это меня наводит? – На какие? – Что ты была права и это не Бренда. Она не могла воспользоваться этим способом, зная, что вы все слышали и наверняка бы вспомнили. – Не уверена. Она, мне кажется, не слишком сообразительна. – Но не настолько, чтобы не сообразить в данном случае, – возразил я. – Нет, это не могла сделать Бренда. София отодвинулась от меня. – Тебе очень не хочется, чтобы это была Бренда, правда? – сказала она. Что должен был я ответить на это? Что я не мог… просто не мог твердо заявить: «Да, надеюсь, что это Бренда». Почему не мог? Что мне мешало? Чувство, что Бренда одна противостоит враждебности вооружившегося против нее мощного клана Леонидисов? Рыцарство? Жалость к более слабому и беззащитному? Я вспомнил, как она сидела на диване в дорогом трауре… вспомнил безнадежность в голосе. И страх в глазах. Няня вовремя появилась из моечной. Не знаю, почувствовала ли она напряженность, возникшую между нами. – Опять про убийство и всякие страсти, – сказала она неодобрительно. – Послушайтесь меня, выкиньте все это из головы. Грязное это дело, и пусть полиция им занимается – это их забота, не ваша. – Няня, неужели ты не понимаешь, что у нас в доме убийца?… – Глупости какие, мисс София! Терпения у меня на вас не хватает. Да ведь наружная дверь всегда открыта – все двери настежь, ничего не запирается. Заходите, воры и грабители… – Но это не грабитель, ничего ведь не украли. И зачем грабителю понадобилось отравить кого-то? – Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала, что все двери нараспашку. Любой заходи. Я-то думаю, это коммунисты. Няня с довольным видом тряхнула головой. – С чего вдруг коммунистам убивать бедного деда? – Говорят, они повсюду влезут. Где какая заваруха, ищи их там. А если не коммунисты, так, значит, католики, помяни мое слово. Они как эта вавилонская блудница. И с гордым видом человека, за которым осталось последнее слово, няня снова скрылась за дверью моечной. Мы с Софией рассмеялись. – Узнаю добрую старую протестантку, – сказал я. – Да, похожа. Ну а теперь, Чарльз, пойдем. Пойдем в гостиную. Там нечто вроде семейного совета. Он намечался на вечер, но начался стихийно. – Наверное, мне лучше не встревать. – Ты ведь собираешься войти в нашу семью. Вот и посмотри, какова она без прикрас. – А о чем идет речь? – О делах Роджера. Ты, по-моему, уже в курсе. Но с твоей стороны безумие думать, что Роджер мог убить деда, Роджер обожал его. – Я в общем-то не думаю, что это Роджер. Я считал, что это могла сделать Клеменси. – Только потому, что я навела тебя на эту мысль. Но ты и тут ошибаешься. По-моему, Клеменси плевать на то, что Роджер потеряет все деньги. Она, мне кажется, даже обрадуется. У нее довольно своеобразная страсть не иметь никакой собственности. Пойдем. |