
Онлайн книга «Последний пир»
Все, кроме виконта, нахмурились. — Ты же дворянин, — сказал герцог. — Помни об этом. Выбери другое призвание. — Тон у него был презрительный, но полковник пришел мне на помощь. — Не сердитесь на него, кормят здесь наверняка хуже некуда. О чем думать мальчишкам, как не о еде? У нас в академии дела обстоят немногим лучше. Виконт д’Анвер фыркнул. — В этом возрасте у меня были совсем другие интересы… — Он умолк, подыскивая слова. — Скажем так: ненасытным был отнюдь не мой желудок. Герцог бросил на него укоризненный взгляд. — Скажи, — не отступался виконт, — правы ли мои дорогие друзья? Мечтать о кухне и кладовке заставляет тебя голод? Причина этой фантазии — в недостатке мяса, пресыщенности зимними овощами и плохим хлебом? Я хотел ответить, что кормят нас сносно, правда, очень однообразно. Несмотря на плохие урожаи — крестьяне стали гибнуть от голода вместе со своим скотом, — мука и овощи по-прежнему попадали на нашу кухню. Что до мяса… недавно я договорился с поварами, что буду приносить им «кроликов» — в обмен на мелкие деньги. Так что в наших тарелках стало появляться и мясо. Едва ли повара верили, что я действительно ловлю кроликов, но выпотрошенная кошка без головы и шкуры неотличима от кроликов по своему внешнему виду, вкусу и текстуре. — Отвечай, — прервал мои размышления виконт. — Меня интересует наука о вкусе, — как можно серьезней ответил я. — Вот видите! — ликующе воскликнул виконт. — Мальчик — прирожденный философ, мечтающий экспериментировать в избранной им лаборатории. Есть ли у тебя любимый вкус? Вкус пота, выступающего на загривке у Жанны-Мари, когда я целую ее шею. Впрочем, вкус ее языка после того, как она отведает апельсинов, ничуть не хуже. В Жанне-Мари сплелись воедино моя страсть к новым вкусам и желание познавать тайны пола. Тогда я еще не знал, разделятся эти мои увлечения или же останутся сплетенными до конца жизни. — Рокфор, — ответил я виконту. Он печально улыбнулся. — Ты меня не помнишь? — Нет, милорд. Простите. — Ты поедал жуков у навозной кучи. Было лето, и в конюшне за твоей спиной фыркала лошадь. — Вы были с регентом? — Да, я был его помощником. — А третий господин?.. — Я вспомнил хмурого юношу, который без конца ворчал, рычал и не хотел иметь никакого дела с вонючим пожирателем жуков. — Умер, — равнодушно произнес виконт. — Несчастный случай. — Я ему не понравился. — Ему вообще мало что нравилось в жизни. На то были причины, но тебе о них знать рано, да и не нужно. Его смерть весьма нас опечалила. — Виконт говорил со мной серьезно, как со взрослым. Хотя, подозреваю, он выбирал простые слова и усиленно сдерживал желание вставить острое словцо. — Со мной тоже произойдет несчастье? Виконт позволил себе улыбнуться. — Едва ли. Ты ведь осторожный мальчик… Сегодня мы ужинаем здесь, можешь сесть с нами за стол. Повара наверняка захотят превзойти себя. — Вы приглашаете его за стол?! — в ужасе переспросил директор школы. — А что? Думаете, это неуместно? — Виконт достал из рукава носовой платок и рассеянно им взмахнул. — Вы правы. Пусть разливает вино. Умеешь? Я помотал головой. — Что ж, учись… Меня отправили наверх, строго наказав умыться и одеться поприличней. Когда понадобится, меня позовут. Тот вечер запомнился мне прежде всего едой. Щуку полили горячим уксусом, так что ее чешуя приобрела цвет и отлив орудийного ствола. Соус с огурцами и черным перцем пах пряными травами и напоминал густые сливки. Сама рыба отдавала водорослями и тиной, перед приготовлением ее следовало вымочить. Я попробовал ее, когда пришел на кухню за очередной бутылкой бордо и увидел на тарелке недоеденный кусок. Следом подали трех кроликов, фаршированных каштанами и зажаренных на вертеле. Поскольку на той неделе я не поймал ни одного «кролика», видимо, эти были настоящие — они скакали по полям, а не ловили мышей на школьном чердаке или среди разрушенных деревенских домов на другом берегу реки. Пудинг из вишен, вымоченных в бренди, мятых пчелиных сот и меренг получился кисло-сладким на вкус, влажным и при этом хрустящим внутри — само совершенство. Щуку вернули на кухню почти нетронутой, кролика ели чуть лучше, а пудинг смели подчистую. Гости ели вилками, помогая себе корочками хлеба: ими они отделяли мясо и рыбу от костей. Я решил непременно попробовать этот способ. — Короли очень похожи, — говорил полковник, когда я вернулся в столовую с бренди и стаканами на подносе. Прислушавшись к беседе, я догадался, что он имеет в виду нашего короля — юного Людовика XV — и китайского императора. А может, он все-таки имел в виду Людовика Великого, Короля-Солнце? По всей видимости, полковник побывал в Китае задолго до моего рождения. — Обширная империя, самовластный правитель, дурная семья… Директора покоробили последние слова, и он многозначительно глянул на меня. — Слушаешь? — спросил полковник. — Да, господин. — Это разумно. Если слушать внимательно, много можно узнать. Вопросы есть? — Что там едят, господин? Виконт д’Анвер рассмеялся. Полковник взял стакан и улыбнулся. — Что ест император, не знаю, я с ним не знаком. И вряд ли кто из иностранцев знаком. А его подданные едят собак, кошек, змей, куриные лапки, яйца, маринованные в лошадиной моче и пролежавшие в земле сто дней, морские огурцы, насекомых, ящериц, нерожденных козлят… Да проще сказать, чего они не едят. Я подумал, что должен был родиться китайцем. — Китайцы приписывают еде лечебные свойства. Что-то успокаивает, что-то придает сил… — Взглянув на строгую мадам Форе, что сидела рядом с мужем, полковник улыбнулся. Подчеркнутая строгость и скромность никак не вязались с ее пышной, едва прикрытой грудью, которой он любовался весь вечер. — К примеру, змеиное мясо якобы делает мужчину сильным, а кошачье — проворным. Кушанье под названием «Дракон и тигр» делает его одновременно ненасытным и умелым при исполнении супружеского долга… Мадам Форе покраснела, а ее муж нахмурился. Директор взглянул на меня, решил, что я ничего не понял из слов полковника, и засмеялся вместе с гостями. Вскоре ужин закончился, и мадам Форе первой ушла к себе. Через полчаса уснул и я, гадая, сложно ли поймать змею и как ее лучше готовить: отдельно или вместе с кошатиной. Ты ничем не лучше бедной гусятницы, говорил я себе, провожая взглядом уезжающих гостей. И не лучше Жанны-Мари, дочери школьного учителя, — как ни любишь ты вкус ее губ и запретные прелести, что скрываются под блузкой. Тебя не нашли в камышах у реки, жена фараона не спасала тебя от верной смерти. Принцесса из неведомой страны не отдавала тебя на волю волн. Виконта привело сюда обыкновенное любопытство. Ты — Жан-Мари д’Ому, школьник, сын разорившихся и умерших от голода дворян. |