Онлайн книга «Кладбище для безумцев»
|
Доктор был похож на волка, поднявшегося на задние лапы: его язык был между зубов, а глаза метались и рыскали по сторонам. «Док? — думал я. — Или Грок? Неужели это они — истинные руководители студии? Неужели это они сидят в кресле Мэнни?» Мэнни неподвижно смотрел на костер, страстно желая пройти по углям и доказать, что он Царь. Иисус стоял среди нас такой одинокий, погруженный в самую глубь себя, его лицо было таким трогательно бледным, что у меня разрывалось сердце. Его тонкие губы шевелились, затверживая прекрасные слова, которые поведал мне Иоанн, чтобы я передал их Иисусу и он проповедовал их сегодня ночью. И перед тем как заговорить, Иисус поднял глаза, и его взгляд, устремленный сквозь студийные города, скользнул вверх вдоль фасада собора Парижской Богоматери и остановился на самой вершине его башен. Я всмотрелся в них вслед за ним, а затем быстро огляделся вокруг и увидел: Грок застыл на месте, неотрывно глядя на собор. Док Филипс тоже. А стоявший между ними Мэнни сперва переводил взгляд с одного на другого, затем посмотрел на Иисуса и наконец взглянул туда, куда смотрели остальные: на горгулий… Но никакого движения там не было. Или Иисус все же заметил какое-то тайное шевеление, условный сигнал? Иисус что-то видел. Остальные это заметили. Я же разглядел лишь свет и тени на фальшивом мраморном фасаде. Может быть, Человек-чудовище все еще там? Может, он увидел оттуда яму с горящими углями? Услышал слова Христа и ему захотелось подойти, поговорить о ненастьях прошлой недели и успокоить наши сердца? — Тишина! — крикнул Фриц. Наступила тишина. — Мотор, — прошептал Фриц. И вот наконец в полшестого утра, через несколько минут, прямо перед рассветом, мы сняли Последнюю Тайную вечерю после Тайной вечери. 43
Раздули затухавшие угли, уложили на них свежую рыбу, и с первым лучом света, показавшегося к востоку от Лос-Анджелеса, Иисус медленно открыл глаза, и в его взгляде было сострадание, способное утолить пыл и обожателей, и предателей и дать им поддержку, а он, скрыв свои раны, пошел вдоль берега, что будет снят через несколько дней в другой части Калифорнии; и встало солнце, и сцена была завершена безупречно, и у каждого на съемочной площадке увлажнились глаза, и долго еще стояла тишина, пока Иисус наконец не обернулся и не прокричал со слезами: — Кто-нибудь крикнет наконец «снято»?! — Снято, — тихо сказал Фриц. — Ты только что нажил себе врага, — шепнула Мэгги у меня за спиной. Я посмотрел на ту сторону съемочной площадки. Мэнни Либер сверлил меня огненным взглядом. Затем резко развернулся и гордо пошел прочь. — Берегись, — предупредила Мэгги. — Ты совершил три ошибки за два дня. Заставил взять обратно Иуду. Нашел решение для концовки фильма. Нашел Иисуса и привел его обратно на съемочную площадку. Такое не прощают. — Боже мой! — вздохнул я. Иисус зашагал прочь сквозь толпу статистов, не дожидаясь похвал. Я догнал его. «Ты куда?» — мысленно спросил я. «Отдохну немного», — так же молча ответил он. Я посмотрел на его запястья. Кровотечение прекратилось. Когда мы дошли до пересечения аллей киностудии, Иисус взял меня за руки и долгим взглядом посмотрел на натурные площадки вдали. — Сынок… — Что? — Помнишь, мы говорили? Дождь? И человек на приставной лестнице? — Конечно помню! — Я его видел, — сказал Иисус. — Боже мой, Иисус! Но как он выглядел? Как… — Тсс! — добавил он, прикладывая палец к своим безмятежным губам. И вернулся на Голгофу. С рассветом Констанция отвезла меня домой. Похоже, на улице не было никаких подозрительных машин, и шпионы меня в них не поджидали. Перед дверью Констанция набросилась на меня и стиснула в объятиях. — Констанция! Соседи! — Что нам соседи, мой милый! — Она поцеловала меня так крепко, что у меня остановились часы. — Спорим, твоя жена не умеет так целоваться! — Если б умела, я бы умер еще полгода назад! — Держи себя в руках, когда я хлопну дверью! Я собрался и взял себя в руки. Она хлопнула дверью и уехала. Почти тут же меня наполнило чувство одиночества. Словно Рождество ушло от меня навсегда. Лежа в постели, я подумал: «Иисус, черт тебя подери! Почему ты не мог сказать мне больше?» А потом: «Кларенс! Дождись меня! Я приду! Еще одна, последняя, попытка!» 44
В полдень я отправился на Бичвуд-авеню. Кларенс меня не дождался. Я понял это, когда толкнул полуоткрытую дверь его квартиры. Кружилась метель из обрывков бумаг, измятые книги и изрезанные фотографии валялись прямо у двери: точь-в-точь бойня в павильоне 13, где повсюду лежали разбитые и растоптанные динозавры Роя. — Кларенс? Я распахнул дверь пошире. Это был настоящий кошмар геолога. На полу лежал футовый слой писем и записок с автографами Роберта Тейлора, [154] Бесси Лав [155] и Энн Хардинг: [156] середина тридцатых, начало тридцатых… И это был лишь верхний слой. Под ним глянцевитым одеялом рассыпались тысячи фотографий, сделанных Кларенсом, моментальных снимков Эла Джолсона, [157] Джона Гарфилда, [158] Лоуэлла Шермана [159] и мадам Шуман-Хайнк. [160] Десять тысяч лиц смотрели на меня. Большинства из этих людей уже не было в живых. |