Онлайн книга «Письмо Россетти»
|
“Это моя последняя ночь в Венеции, – с грустью подумала Клер. – Просто не верится, что все уже кончилось”. – Я так мало успела увидеть, – тихо сказала она. – Простите?… Она сама не осознавала, что произнесла эти слова вслух. И залилась краской от смущения. – Просто жаль, что уже завтра придется уехать. – Мне тоже жаль. Поразительно все это, верно? – И он небрежным кивком указал на пьяццу. – Хотя “поразительно” не самое подходящее слово. Когда я пытаюсь описать Венецию, дело всегда заканчивается тем, что начинаешь говорить какие-то банальности. – А я, еще живя в Америке, очень часто читала, что Венеция – волшебный город, похож на сказку. Слишком часто, а потому заподозрила, что это венецианские туристические компании морочат людям головы, чтобы заманить побольше туристов. Но как только прилетела и увидела все это, первой мыслью было: “Ну прямо как в сказке, настоящее волшебство”. – Стало быть, они умеют обрабатывать людей. – Причем не слишком оригинальным способом. Но более всего меня поражает в этом городе его живость, постоянное движение. И знаете, грустно думать о том, что когда-нибудь он превратится в город-музей, ведь многие предлагают именно так поступить с Венецией. – Согласен, это было бы печально. Они продолжали шагать к восточному краю площади, и вскоре весь шум постепенно стих за их спинами, они вошли в лабиринт узких полутемных улиц Сан-Марко. И еще довольно долго шли в полном молчании, Эндрю нарушил его первым. – Мне кажется, я должен извиниться перед вами. Клер удивленно взглянула на него. – За что? – Ну, за тот день, когда мы встретились в аэропорту. Мне кажется… я был довольно груб и… – О, что вы! Я ничего такого не заметила, – солгала Клер. – Ну вот. Вы не только не прощаете меня, вы еще и врете. Надо сказать, и вы вели себя не самым лучшим образом… все те глупости, что вы говорили об итальянской полиции. А, да что там! Эндрю криво улыбнулся и махнул рукой. – И что же, меня действительно забрали бы в полицию, если б я влезла в эту очередь для европейцев? – спросила Клер. – Понятия не имею. Но прежде я никогда не видел американца, который бы норовил пролезть без очереди. – Ах так? Неужели? – Поэтому и извиняюсь. Понимаю, что вел себя самым безобразным образом, но у меня были уважительные причины. – Интересно, что за причины? – Перед этим я провел два дня в Амстердаме, где у меня семинар. А когда прилетел туда, выяснилось, что мой багаж вместо Амстердама улетел в Афины. Номер в гостинице мне достался в самом центре крыла, где поселили болгар, приехавших в отпуск. Весь день они отсыпались, а ночью пили, били о стенку пивные кружки и горланили песни. И последнее. В самолете, по пути в Венецию, мой сосед сломал мне очки. – Нарочно? – Не знаю, до сих пор не пойму, как это случилось. Он встал и ушел. Я тем временем заснул, предварительно сняв очки. И чисто автоматически положил их на сиденье рядом. А потом он вернулся и просто не глядя… – Сел на них? – Ну да, боюсь, что так. Короче, к моменту прибытия сюда я страдал от недосыпания и от того, что хожу в одной и той же одежде целых три дня, и вообще плохо видел, что творится вокруг. А мне предстояло читать лекцию о книге, которую я пишу… которую еще не написал, потому как до сих пор не понял… Словом, простите меня, надеюсь, теперь вы понимаете, почему я тогда так себя вел. – Понимаю. Мое путешествие сюда тоже было не из самых приятных. – Мне следовало догадаться. – Ничего страшного. Ваши извинения приняты, но только при одном условии. Если вы принимаете мои, за то, что обозвала вас “лошадиной задницей”. – Конечно. Должен сказать, никто прежде не обзывал меня по-латыни. Я даже был заинтригован. Скажите, это единственное известное вам ругательство на мертвом языке? – Отнюдь. Могу ругаться, как матрос, еще и по-гречески. – Так что в классических языках вы человек продвинутый? Клер отрицательно помотала головой. – Нет, знаю только бранные слова. – Вот как? Но где же вы этому научились? Что, есть такая специальная книга, или учебный диск, или же что-то еще? – Да нет, никакой книги нет, конечно! – рассмеялась Клер. – Но это было очень просто. Стоит выйти замуж за ученого, специалиста по античности, и можно узнать просто уйму совершенно незаменимых фраз и слов. Эндрю заметно растерялся. – Так ваш муж… он… э-э? – Бывший муж, – поправила его она. – Помощник профессора на кафедре античной истории Колумбийского университета. “А его подружка занимает кабинет напротив, через коридор”. – Это довольно редкостное умение, ругаться на латинском и греческом, не правда ли? – заметил Эндрю. – Оно могло бы оказаться весьма полезным где-нибудь в Афинах или… – Или в Древнем Риме, – подхватила Клер. – Да уж. – Он на секунду умолк. – Что планируете делать, получив ученую степень? – Хотелось бы преподавать. Вообще-то у меня есть голубая мечта. В идеале я хотела бы стать профессором в Гарварде. – Есть шанс, что предложат должность? – О, нет. Получить там работу почти невозможно. Мой бывший с огромным трудом получил место в Колумбийском университете, это стоило ему немалых усилий, это очень и очень престижно… – И вам хотелось бы переплюнуть его. – Да. Глупо, не правда ли? А дело, скорее всего, кончится маленьким заштатным колледжем где-нибудь на Среднем Западе. – Лично мне кажется, ничуть не глупо. Уверен, из вас получится просто отличный преподаватель. Вы нашли ключ к сердцу девочки – она ведь доводится вам племянницей? – этой своей историей о Казанове. – Спасибо. Гвен мне не племянница. Я просто ее компаньонка. – Клер поняла, что надо дать какие-то пояснения. – Родителям Гвен был нужен человек, который бы отвез ее в Европу на неделю. А мне необходимо было попасть на эту конференцию, но материально… я не могла себе этого позволить. Вот мы и заключили сделку. – И часто вам доводится выступать в роли компаньонки? – Разве не видно, что в первый раз? – Напротив. Вы прекрасно справляетесь. Ну, если не считать того, какие вольности вы разрешили ей в самолете. – Ничего я ей не разрешала! Просто заснула в кресле, а она ускользнула. – Вообще, она доставляет много неприятностей, верно? – Она подросток. И с учетом возраста все эти неприятности – практически норма. – У меня сын девяти лет. И я уже почти с ним не справляюсь. Только не говорите мне, что дальше будет еще хуже! |