Онлайн книга «Жребий Салема»
|
Нолли взглянул туда и увидел, что возле старого «паккарда» припаркован новенький бежевый «бьюик». Окуляры не позволяли разглядеть номер, и он опустил бинокль. – Это же машина доктора Коуди, верно? – Похоже на то! – Паркинс сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой о стену. – Никогда не видел там других машин, кроме «паккарда». – Я тоже, – задумчиво отозвался Паркинс. – Может, стоит туда наведаться и проверить? – В голосе Нолли не было обычной уверенности. Он служил блюстителем закона уже пять лет, но до сих пор был преисполнен важности за порученное ему дело. – Нет, – ответил Паркинс, – не стоит. Он вытащил из кармана жилетки часы и, откинув крышку, проверил время, будто станционный смотритель, который решил удостовериться в точности прибытия экспресса. 15:41. Сверившись с часами на здании муниципалитета, он убрал хронометр обратно. – И как все это связано с Флойдом Тиббитсом и младенцем Макдугаллов? – поинтересовался Нолли. – Не знаю. – Понятно, – смутился Гарденер. Паркинс никогда не отличался многословием, но сейчас он превзошел самого себя. Нолли снова посмотрел в бинокль – никаких изменений. – Сегодня в городе тихо. – Да, – согласился Паркинс и перевел взгляд выцветших голубых глаз на Джойнтер-авеню и парк. Там тоже было пустынно, причем целый день. Никаких мам с колясками и малышами или праздных прохожих у Мемориала павшим героям. – Странно все это, – не унимался Нолли, надеясь разговорить начальника. – Да, – задумчиво подтвердил тот. Гарденер предпринял последнюю попытку, подняв тему погоды, которая никогда не оставляла Паркинса равнодушным: – Собираются тучи. Наверное, к дождю. Паркинс посмотрел вверх. Прямо над головой плыли похожие на чешуйки облака, а на юго-западе небо заволокли тучи. – Да, – снова сказал он и выбросил окурок. – Парк, с тобой все в порядке? – Нет, – не сразу ответил тот. – Да что, черт возьми, с тобой происходит? – Мне страшно до чертиков, – произнес Гиллеспи. – Что? – изумился Нолли. – Чего ты боишься? – Не знаю, – признался Паркинс и, забрав бинокль, снова направил его на Марстен-Хаус. Нолли стоял рядом, потеряв дар речи. 15 За столом, на котором лежало письмо, подвал сворачивал в сторону, и они оказались в бывшем винном погребе. Оглядываясь вокруг, Бен подумал, что Хьюберт Марстен наверняка был бутлегером. Повсюду виднелись бочонки, покрытые пылью и паутиной. Одну стену полностью закрывал винный стеллаж, в ячейках которого кое-где лежали большие бутылки. Какие-то из них взорвались, и там, где некогда дожидалось своего ценителя игристое бургундское, теперь устроили себе жилище пауки. В целых бутылках вино уже наверняка превратилось в уксус, и в воздухе висел его острый запах, смешанный со смрадом гниения. – Нет! – тихо и решительно произнес Бен. – Я не могу. – Так надо! – возразил отец Каллахэн. – Я не говорю, что это будет легко или что так будет лучше. Но сделать это должны именно вы! – Я не могу! – закричал Бен, и его слова прокатились громким эхом по сводам подвала. В центре на небольшом помосте, освещенном лучом фонаря, неподвижно лежала Сьюзен Нортон. Ее тело до плеч покрывал кусок белого полотна. Подойдя ближе, все замерли в изумлении. При жизни она была жизнерадостной и хорошенькой девушкой, чуть-чуть не дотягивавшей до того, чтобы выглядеть по-настоящему красивой. Причем не оттого, что подкачали какие-то черты лица, просто жизнь ее была слишком обыденной и ничем не примечательной. Но сейчас она была само совершенство! Смерть не наложила на нее своей печати. Румянец на лице, чудесный высокий лоб, алые – безо всякой помады! – губы. Глаза были закрыты, и ресницы выделялись на молочно-белой коже темными ободками. Одна рука шла вдоль тела, а другая лежала на поясе. Однако красота была не светлой, а какой-то холодной и бездушной. Ее лицо чем-то неуловимо напомнило Джимми лица сайгонских девчонок, совсем еще юных, которые, опустившись на колени за барной стойкой, обслуживали американских солдат. И делали это не в первый и даже не в сотый раз. И все же на их лицах было выражение не разврата, а лишь горького знания жизни, с реалиями которой им пришлось столкнуться так рано. Лицо Сьюзен было иным, но в чем именно, Джимми понять не мог. Каллахэн подошел ближе и приложил пальцы к ее левой груди. – Вот сюда, – сказал он. – Здесь сердце. – Нет! – повторил Бен. – Я не могу! – Будьте ее любимым, – мягко, но настойчиво произнес отец Каллахэн. – А еще лучше – супругом. Вы не причините ей боли, Бен, а всего лишь освободите. Больно будет только вам самому. Бен молча смотрел на священника. Марк достал из черной сумки доктора кол и молча протянул Бену. Тот взял его: казалось, что рука вдруг вытянулась на целую милю. Если не думать об этом, то тогда, возможно… Но как об этом не думать?! И вдруг он вспомнил строчку из «Дракулы» – теперь это произведение уже не казалось ему таким забавным. Когда Артуру Холмвуду предстояло проделать такую же жуткую процедуру, Ван Хельсинг ему сказал: Чтобы снова обрести покой, надо сначала испить эту горькую чашу. Но удастся ли кому-то из них хоть когда-нибудь обрести покой? – Заберите его! – взмолился Бен. – Не заставляйте меня делать это… Никто не шевельнулся. Он почувствовал, как по телу пробежали мурашки и на коже выступили капли холодного пота. Кол, который всего несколько часов назад был самой обыкновенной битой, вдруг налился невероятной тяжестью. Бен поднял кол и приставил к левой груди Сьюзен – чуть повыше последней застегнутой пуговицы на ее блузке. Острие выдавило ямочку на коже, и у Бена задрожали губы. – Она не мертва! – хрипло выдавил он. Других аргументов не осталось. – Напротив! – неумолимо возразил Джимми. – Она восстанет из мертвых. Взяв безвольно лежавшую руку Сьюзен, он надел на нее манжету тонометра и измерил давление: 00/00, – затем приложил стетоскоп к груди и дал каждому послушать царившую там тишину. В руку Бена вложили какой-то предмет – даже годы спустя он так и не смог вспомнить, кто именно дал ему молоток. Самый обычный молоток с резиновой рукояткой. В луче света тускло блеснула сталь бойка. – Сделайте это быстро и выходите на свет, – сказал Каллахэн. – Остальное мы закончим сами. Чтобы снова обрести покой, надо сначала испить эту горькую чашу. – Господи, помилуй! – прошептал Бен и, размахнувшись, нанес удар молотком. |