Книга Игра без козырей, страница 24 – Дик Фрэнсис

Письма напоминали открытки с секретом: с одной стороны смотришь — приличная картинка, повернешь — стыд и срам.

Если в письме стыд и срам, то мистер Эллис Болт по самые брови увяз в уголовных преступлениях. Если же к такому заключению меня привела болезненная подозрительность, тогда я выдвигаю против респектабельного, давно завоевавшего уважение биржевого маклера чудовищно несправедливое обвинение.

Я снова взял телефон Долли и набрал номер.

— "Чаринг, Стрит и Кинг", доброе утро, — произнес спокойный женский голос.

— Доброе утро. Я хотел бы договориться о встрече с мистером Болтом и обсудить некоторые инвестиции. Это возможно?

— Конечно. С вами говорит секретарь мистера Болта. Могу я записать вашу фамилию?

— Холли. Джон Холли.

— Вы предполагаете стать нашим новым клиентом, мистер Холли?

— Именно так.

— Понимаю. Мистер Болт будет в офисе завтра, во второй половине дня. Я могу записать вас на три тридцать. Вас это устроит?

— Спасибо. Прекрасно. Я приеду.

Положив трубку, я вопросительно посмотрел на Долли.

— Ты не будешь возражать, если я сейчас уйду на весь день?

— Сид, дорогой, это очень мило, но тебе не надо спрашивать у меня разрешения, — улыбнулась она. — Шеф четко сказал, что ты сейчас сам себе начальник. Ты не должен отчитываться ни передо мной, ни перед кем-либо в офисе, кроме самого шефа. Можешь мне поверить, он еще никому и никогда не давал такой самостоятельности. Ты, любовь моя, можешь делать все, что хочешь, я больше тебе не начальник.

— Ты не обижаешься? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — Если хорошо подумать, то нет. Мне кажется, шеф всегда хотел, чтобы ты стал его партнером по агентству.

— Долли! — удивленно воскликнул я. — Это же смешно!

— У него нет другой подходящей кандидатуры, — объяснила она.

— И он выбрал вышедшего в тираж жокея, чтобы сделать его своим помощником, — засмеялся я.

— Он выбрал человека, имеющего достаточный капитал, чтобы купить партнерство, человека, достигшего вершины в одной профессии и со временем способного достичь вершины и в другой.

— Ты бредишь, дорогая Долли. Вчера он чуть не выгнал меня.

— Но ты остался. Разве не так? И закрепился гораздо прочнее, чем прежде. И Джоани говорила, что вчера весь день после того, как ты ушел от него, шеф был в фантастически хорошем настроении.

Я, смеясь, покачал головой.

— Ты слишком романтична. Из жокеев не получаются ни сыщики, ни...

— Кто из них еще не получается?

— Бухгалтеры.

— Ты уже стал сыщиком, — возразила Долли. — Хотя, может, сам и не сознаешь этого. Я наблюдала за тобой эти два года, и у меня создалось впечатление, что ты ничего не делаешь. Но ты впитывал все, что должен знать сыщик, будто сухая губка. И я хочу сказать, Сид, любовь моя, что если ты не удерешь, а закрепишься здесь, то станешь частью этого дела до конца жизни.

Я не поверил ей и не придал значения ее предсказанию.

— Сейчас я хочу посмотреть на ипподром Сибери, — улыбнулся я. — Хочешь поехать со мной?

— Ты шутишь, — вздохнула она. Треугольный вырез на ее блузке сегодня был глубиной шесть дюймов. — Мне очень хотелось бы покататься в твоей машине, похожей на ракету, и подышать морским воздухом, но дела, дела...

Собрав фотографии, я сложил их вместе с негативами и открыл ящик стола, в котором обнаружились пакет с сандвичами, полбутылки виски и сигареты. Я расхохотался.

— Думаю, сейчас кто-нибудь из отдела розыска пропавших лиц в ярости примчится сюда, разыскивая пропавший ленч.

* * *

Ипподром в Сибери лежал всего лишь в полумиле от главного шоссе, ведущего к морю. С верхних рядов трибун можно было видеть широкий серебристый поток Ла-Манша, а со всех сторон от стадиона теснились ряды маленьких домов. В каждом таком домике пенсионеры — учителя, или государственные служащие, или священники, или их вдовы — каждое утро думали о тех местах, откуда они переехали потому, что им в их преклонном возрасте было там холодно и неуютно, а тут они вдыхали теплый, напоенный морской солью воздух.

Они получили то, о чем всегда мечтали, — устроились на покой в бунгало на берегу моря.

Я въехал в открытые ворота ипподрома и остановился у весовой. Вылез, потянулся и пошел к дверям офиса управляющего.

Постучал — никакого ответа. Подергал ручку — заперто. Та же картина в весовой и во всех остальных помещениях.

Я решил посмотреть на скаковые дорожки и направился вдоль трибун к полю ипподрома. Сибери по официальной классификации относился к третьей группе — ниже, чем Донкастер, и выше, чем Виндзор. Классификация имеет значение, когда встает вопрос о дотациях ипподрому из специального фонда Леви.

Но трибуны не тянули на третью группу: деревянные скамейки под проржавевшей жестяной крышей, продуваемые ветрами со всех сторон света. Правда, скаковые дорожки доставляли радость и жокею, и лошади. Я всегда жалел, что остальные условия на этом ипподроме не соответствовали уровню его поля.

Возле трибун тоже никого не было, но в дальнем конце скаковой дорожки я заметил нескольких человек и трактор. Нырнув под ограждение, я прямо по траве направился к ним. Почва была идеальной для ноябрьских скачек: мягкой, но пружинящей под ногами, как раз такой, о какой мечтают тренеры. Разумеется, при обычных обстоятельствах. Но в настоящее время дела сложились так, что большинство тренеров, как и Марк Уитни, предпочитали посылать лошадей на соревнования в другие места. Ипподром, который не нравится владельцам скакунов, не нравится и зрителям, которые приезжают на них смотреть. И доходы Сибери год от года падали, а расходы росли, и постепенно ипподром приходил в упадок.

Размышляя о печальной картине, которую нарисовали цифры прочитанных мной балансовых отчетов, я подошел к работавшим людям. Они лопатами снимали верхний слой земли и грузили его на трейлер. Еще у трибун я почувствовал неприятный запах, здесь же он стал гораздо сильнее.

Почти на всю ширину скаковой дорожки и ярдов на тридцать в длину расползлось неправильной формы пятно выгоревшей, мертвой земли. Меньше половины отравленного дерна уже сняли, под ним лежала серовато-белая глина. Но еще оставался огромный загрязненный участок. Я подумал, что рабочих явно недостаточно, чтобы за восемь дней заменить почву и подготовить грунт к скачкам.

— Добрый день, — поздоровался я с рабочими. — Ну и ужас!

Один из них воткнул в землю лопату и подошел ко мне, вытирая руки о штаны.

— Кого вам надо? — не слишком вежливо спросил он.

— Управляющего ипподромом. Капитана Оксона.

Его манеры сразу стали более вежливыми.

— Его сегодня здесь нет, сэр. О! Ведь вы Сид Холли?