Книга Испытай себя, страница 68 – Дик Фрэнсис

Тремьен сиял от удовольствия. Он принял кубок. Все зааплодировали. Замигали вспышки фотоаппаратов. Тремьен произнес краткую речь, в которой выразил благодарность спонсорам, своим друзьям, работникам, жокеям, всему конноспортивному братству. Закончив говорить, Тремьен с облегчением сел. Все снова бросились его поздравлять, долго не смолкали громкие аплодисменты. Я начал сомневаться, многие ли из этих людей захотят купить книгу с его жизнеописанием и захочет ли сам Тремьен после сегодняшнего вечера, чтобы эта книга была написана.

— Разве не великолепно? — воскликнула сияющая Мэкки.

— Да, конечно.

Зазвучали танцевальные мелодии. Гости начали вставать из-за столов, многие подходили к Тремьену и дружески хлопали его по плечу. Перкин пригласил Мэкки, и они направились в сторону танцплощадки, примыкающей к нашему столу. Нолан пригласил Фиону, Льюис продолжал бороться с горячительными напитками, Гарет куда-то исчез, спонсор увел жену к своему столу. Мы с Эрикой остались вдвоем.

— Вы танцуете? — спросил я.

— Нет. — Она изучала обстановку затухающего праздника. — Герцогиня на балу в Ричмонде, — добавила она.

— Завтра вы ожидаете Ватерлоо?

— Иногда приходят подобные мысли. Кто же Наполеон?

— Противник?

— Конечно.

— Не знаю, — ответил я.

— Пошевелите мозгами. Как насчет проницательности через воображение?

— Мне показалось, что вы не верите в эту идею.

— К данной ситуации она подходит. Кто-то пытался убить Гарри. Это вызывает чрезвычайное беспокойство. Откуда это беспокойство?

Мне показалось, что она ждет ответа, поэтому я начал излагать свои соображения:

— Все было подстроено заранее. Анжела Брикел могла погибнуть, а могла и нет; что касается Гарри, то ловушка для вашего племянника готовилась очень тщательно.

Она чуть-чуть расслабилась.

— Боже милостивый! — ошеломленно воскликнул я.

— Что? О чем вы сейчас подумали? — вновь насторожилась она.

— Мне необходимо поговорить с Дуном.

— Вы знаете, кто это сделал? — настойчиво спросила она.

— Нет, но теперь я знаю то, что было известно ему. — Я нахмурил брови. — Всем это известно.

— Что именно? Объясните, пожалуйста.

В задумчивости я бросил на нее рассеянный взгляд.

— Не думаю, что это так уж важно, — наконец изрек я.

— Так что же это? — не унималась Эрика.

— Дерево легче воды.

На ее лице отразилось недоумение:

— Да, разумеется.

— Деревянные доски, которые провалились в воду вместе с Гарри, не всплыли, а остались на дне.

— Почему же?

— Необходимо выяснить. Дун сможет докопаться до причин.

— Что это означает?

— Примерно вот что: никто не мог быть абсолютно уверен, что Гарри напорется на какую-то железяку и моментально захлебнется. Теперь предположим, что он жив и плавает на поверхности. Ему доводилось бывать в том месте во время вечеринок Сэма, и он знает, что в доке вдоль стены тянется швартовочный причал с возвышением; он также знает, что существует дверь, и сквозь металлическую решетку видит реку. Как бы он выбрался?

Она покачала головой.

— Расскажите.

— Дверь открывается наружу. Если вы внутри и стоите на возвышении — глубина всего шесть дюймов, а не шесть футов, как в самом доке, — а вокруг плавают три или четыре доски, то одной из них, как тараном, вполне можете вышибить замок или разломать саму дверь. Вы такая же мощная и сильная, как Гарри, плюс к тому промокли до нитки, озябли и вас душит гнев и отчаянная злость. Как долго вы будете бороться с этой дверью?

— Думаю, что не очень долго.

— Когда Наполеон поднялся на эллинг, то он не услышал шума борьбы Гарри за свою жизнь. Мы сидели молча. — Я вновь нахмурился. — Что же касается того, как долго враг нас поджидал, то это никому пока не известно. Он мог где-нибудь спрятаться, когда услышал звук подъезжающего автомобиля Гарри.

— Когда вашу книгу опубликуют, вышлите мне экземпляр, — неожиданно попросила Эрика. (У меня даже рот открылся от удивления.) — Тогда я объясню вам разницу между проницательностью и изобретательностью.

— Вы знаете, как уколоть, — поморщился я.

Она начала было говорить что-то еще, но мысль закончить так и не успела. Что-то случилось на танцплощадке, и наши головы одновременно повернулись в сторону танцующих — похоже было, что там уже началась драка: на фоне непрекращающейся приятной музыки что-то с ужасным треском ломалось, падало, ревело. Мы разглядели две сцепившиеся фигуры.

Сэм… и Нолан.

Белый смокинг Сэма и кружевные манжеты были испачканы кровью. Рубашка на Нолане была разорвана — вся волосатая грудь нараспашку. Обмениваясь мощными ударами, они кружились и маневрировали менее чем в десяти футах от стола номер шесть, и как-то так получилось, что я автоматически поднялся — желания вмешиваться у меня не было; видимо, сработал инстинкт самосохранения.

Перкин попытался их растащить, но тут же рухнул от удара Нолана, который работал кулаками так же быстро и хорошо, как и управлял лошадьми. Хорошенько не подумав, я вышел на площадку, решив на этот раз испробовать словесный метод убеждения.

— Вы два безмозглых дурака, — сказал я и подумал, что это далеко не самая подходящая фраза в данной ситуации.

Нолан на долю секунды отвлекся от Сэма, мастерски съездил мне по физиономии и очень вовремя вновь переключился на своего основного противника, парировал его размахнувшуюся в броске руку и ударил Сэма в пах. Тот согнулся. Нолан занес руку, чтобы нанести удар по его незащищенной шее.

В этот момент, больше инстинктивно, чем сознательно, я всем корпусом бросился на Нолана и оттолкнул его. Он повернул в мою сторону искаженное от бешенства лицо и быстро переключил свой гнев на меня.

Я смутно ощущал, что танцующие уже рассеялись, как утренний туман, освободив площадку; с большей степенью уверенности я ощущал, что Нолан на голову выше меня в открытой кулачной схватке.

Странные люди эта конноспортивная братия, мелькнула у меня мысль. Вместо того чтобы задержать и утихомирить Нолана, они окружили нас, оставив пространство наподобие ринга. Когда же смолкли последние аккорды музыки и оркестр позволил себе незапланированный антракт, раздался пьяный, с аристократическими интонациями голос Льюиса:

— Пять к четырем. На новичка.

Все рассмеялись. Все, кроме Нолана. Сомневаюсь, слышал ли он вообще что-нибудь. Его уже захлестнула волна ненависти, поднявшаяся из мрачных глубин его дикой натуры; в этом неудержимом потоке смешалось все: возбуждение, гнев, обвинение в убийстве, содержание под стражей… он себя уже не контролировал.