Онлайн книга «Ставка на проигрыш»
— Я бы никогда не заговорил об этом, — с горечью в голосе произнес я. — Меня пытаются шантажировать. — Так это было? — Да, к сожалению... Она закрыла глаза. — Понимаю. Я ждал, ненавидя себя изо всех сил. Слез больше не было. Она никогда не плакала долго — физически не могла. Другие жены могли кричать и швырять вещи. Ярость Элизабет была страшна беспомощностью. Очевидно, этот приступ прошел незаметно, потому что, когда она наконец заговорила, голос у нее был низкий, хриплый и мертвенно-спокойный. — Ты, конечно, не мог позволить, чтобы тебя шантажировали. Я кивнул. — Я теперь понимаю, что была не права. Очевидно, любому мужчине, живущему с парализованной женой, нужно иметь хоть кого-то... Многие в таких случаях собирают вещи и сбегают... Я знаю, ты скажешь, что с нами этого никогда не произойдет, и, действительно, почти верю тебе, но я понимаю, насколько я тебе в тягость... — Это, — искренне сказал я, — не так. — Нет, это так. Но не рассказывай мне об этой девушке. — Если не я, то они расскажут. — Ну хорошо... Я быстро рассказал все. Не вдаваясь в подробности. Презирая себя, но зная, что Черная Шляпа не остановится ни перед чем, чтобы узнать местонахождение Тиддли Пома. Шантажисты никогда ни перед чем не останавливаются. «Не продавай свою душу, — сказал мне Берт Чехов. — Не продавай свою колонку». Вместо всего этого пожертвуй спокойствием своей жены! — Ты собираешься встречаться с ней и дальше? — спросила она. — Нет. — А с кем-нибудь еще? — Нет. — Мне кажется, что будешь. Только тогда... не рассказывай мне ничего, если, конечно, кто-нибудь не начнет тебя шантажировать снова. Горечь в ее голосе заставила мое сердце сжаться. Рассудком она, возможно, и понимала, что требовать от меня пожизненного и полного воздержания было бы чересчур, но эмоции почти не зависят от рассудка. И чувства, которые испытывает каждая жена, узнав о неверности мужа, не атрофируются вместе с мышцами. Что мог требовать я от нее? Надо родиться святой или стать абсолютно циничной, чтобы спокойно снести измены, а она не была ни той, ни другой, она была обычным человеческим существом, зажатым в тиски страшной болезни. «Интересно, — подумал я, — насколько подозрительными ей будут казаться теперь самые невинные мои отлучки, насколько мучительной станет отныне каждая минута моего отсутствия...» Весь вечер она была тиха и подавленна. Не стала ужинать, отказалась от яблочного пирога. Я умывал ее, растирал, проделывал прочие интимные процедуры и почти физически ощущал, что она думает в это время о другом теле, которого касались мои руки. Она была бледна, напряжена и, наверное, впервые за все время стеснялась. Еще раз, вкладывая в слова всю душу, я сказал: — Прости меня, милая! — Да, конечно. — Она закрыла глаза. — Жизнь довольно подлая штука, правда? Глава 11
Ощущение неловкости и отчуждения сохранялось и утром. Я был не в силах больше вымаливать прощение. В девять я сказал, что еду по делам, и впервые в жизни увидел, какие нечеловеческие усилия ей понадобились, чтобы не спросить куда. Вывеска «Машины Лукулла напрокат» помещалась над входом в небольшую, обитую плюшем контору на Страттон-стрит, недалеко от Пикадилли. Темно-синий уилтонский ковер, официозного вида внушительный полированный стол, элегантные гравюры с изображением старинных автомобилей. У стены стояла широкая, обитая золотой драпировкой скамья для столь же широкозадых, подбитых золотом клиентов. За столом сидел учтивый молодой джентльмен с глазками Урии Хипа. [4] Ради него я на время позаимствовал томный голос и манеры Черной Шляпы. — Дело в том, — объяснил я, — что в одной из машин этой фирмы я случайно оставил кое-какие вещи, и теперь, надеюсь, мне помогут их вернуть. Постепенно мы установили, что я не нанимал их машину и не знал имя человека, который нанял. Просто он был чрезвычайно любезен и согласился меня подвезти. Вчера. — Ах вот как... Так что это была за машина? — "Роллс-Ройс"... Кажется, «Силвер Рейт». Таких у них четыре. Он сверился с журналом, в чем, как я подозреваю, особой нужды не было. Вчера все четыре были взяты напрокат. Могу ли я описать того человека? — Ну разумеется. Высокий, белокурый, в черной фетровой шляпе. Не англичанин. Возможно, южноафриканец. — Ах вот как. Да... — На этот раз он не полез в свой журнал. Аккуратно опустил руку с растопыренными пальцами на стол. — Сожалею, сэр. Я никак не могу сообщить вам его имени. — Но у вас же ведется регистрация? — Этот джентльмен предпочитает сохранять инкогнито. У нас есть указания не сообщать ни его имени, ни адреса ни единому человеку. — А вам не кажется это странным? — недоуменно приподняв брови, сказал я. — Мне лично кажется. Сохраняя ту же рассудительность, он ответил: — Это наш постоянный клиент, и мы, безусловно, готовы оказать ему любую услугу, не задавая лишних вопросов. — Полагаю, мне пойдут навстречу, ну... скажем, в приобретении такой информации? Он попытался сменить маску учтивости на маску возмущения. Удалось это ему плохо. — А пропавшие вещи были действительно ценными? — спросил он. — Да, очень, — ответил я. — Тогда я абсолютно уверен, что наш клиент возвратит их вам. Оставьте адрес и номер телефона, мы вам сообщим. Я брякнул первое, что пришло в голову: Кемптон Джоун, тридцать один, Сорнуол-стрит. Он долго и аккуратно записывал все это в открытый блокнот. Наконец закончил. Я ждал. Мы оба выжидали. После приличной паузы он наконец сказал: — Конечно, если это так важно, вы можете спросить в гараже... Они позвонят вам, как только машина приедет. Возможно, вещи еще там. — А где этот гараж? — В справочнике был только один телефон и адрес «Машин Лукулла», конторы на Страттон-стрит. Он сидел, пристально изучая ногти. Я достал бумажник, безропотно отделил два банкнота по пять фунтов каждый. Двадцать пять за информацию букмекера о ребятах Бостона я отнес к служебным расходам, и «Блейз» уплатила. На этот раз пришлось расплачиваться из своего кармана. Десять фунтов для меня означали шестинедельный запас виски, месячную плату за электричество, три с половиной дня миссис Вудворд и полуторанедельную оплату квартиры. Он жадно схватил деньги, кивнул, притворно и подобострастно улыбнулся и сказал: |