Онлайн книга «Республика Шкид»
Весна улыбалась первым маем. Первый май улыбался сайками. Белыми, давно не виданными сайками. Их раздавали за утренним чаем. За обедом Викниксор сказал речь о празднике, потом шкидцы пели «Интернационал». Вечером все от младшего до старшего ходили в город, смотрели иллюминацию, слушали музыку и толкались, довольные, в повеселевшей праздничной толпе. Шкидцы радостно встретили весну, а еще радостней им стало, когда узнали, что губоно разыскало для своих питомцев дачу. Когда окончательно стало известно, что для ребят отвоевана дача где-то в Стрельне и что пора переезжать, вся Шкида высыпала на улицу и наполнила ее воплем и гамом. Переезжать нужно было трамвайным путем. С утра мобилизованы были все силы. Воспитанники вязали тюки белья, свертывали матрацы и переносили вниз кровати. Ребята с рвением взялись за дело. Даже самые крохотные первоотделенцы прониклись важностью момента и работали не хуже больших. – Эй, ты! – кричал маленький пузыреподобный Тырновский на своего товарища. – Куда край-то заносишь? Левей, левей. А то не пролезешь. Они несли койку. Внизу укладкой вещей занимались Янкель, Цыган и Япошка, а вместе с ними был граф Косецкий. Граф Косецкий – халдей, но его молодость и чисто товарищеское отношение к ребятам сблизили с ним шкидцев. Графом Косецким его звали за спиной. Он был косым, отсюда и пошла эта кличка. Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня. Вот как это получилось. Косецкий только что явился в школу и вечером стал знакомиться с учениками. Сидели в классе. Косецкий долго распространялся о том, что он хороший физик и что он будет вести практические занятия. – Это хорошо! – воскликнул в восторге Японец. – А у нас физических пособий до черта. Вон целый шкап стоит. С этими словами он указал на шкаф, приютившийся в углу класса. – Где? Покажите, – оживился Косецкий. Глаза его заблестели, и он кинулся к шкафу. – Да он закрыт. – Не трогайте, Афанасий Владимирович! Витя запретил его трогать! Ребята сами испугались поведения Косецкого, а он, беспечно улыбаясь, говорил: – Черт с ним, что ваш Витя запретил, а мы откроем и посмотрим. – Не надо! – Попадет, запоремся! Однако Косецкий отвинтил перочинным ножичком скобу и, не тронув висячего замка, открыл шкаф. Он вытащил динамо и стал с увлечением объяснять его действие. В школе царила полная тишина. Младшие классы уже спали, и только маленькая группа старшеклассников бодрствовала. Ребята слушали объяснения, но сами тревожно насторожились, подстерегая малейший шорох. Вдруг на лестнице стукнула дверь. – Прячьте! Викниксор! – Прячьте! Динамо боком швырнули в шкаф, прикрыли дверь, едва успели всунуть винты и отскочили. В класс вошел Викниксор. Он делал свой очередной обход. – А, вы еще здесь? – Да, Виктор Николаевич. Договариваемся о завтрашних занятиях. Сейчас пойдем спать. – Пора, пора, ребята. Викниксор походил несколько минут по комнате, почесал за ухом, попробовал пальцем пыль на партах и подошел спокойно к шкафу. Ребята замерли. Взоры тревожно впились в пальцы Викниксора, а тот пощупал машинально замок – и, по близорукости не разглядев до половины торчащих винтов, вышел. Вздох облегчения вырвался сразу у всех из груди. – Пронесло! Потом, когда уже улеглись в кровати, Цыган долго восторгался: – Ну и смелый этот Косецкий. Я – и то сдрейфил, а ему хоть бы хны. После этого случая Косецкий прочно завоевал себе доверие среди старших и даже сошелся с ними близко, перейдя почти на товарищеские отношения. И вот теперь он вместе с ребятами весело занимался упаковкой вещей. В минуты перерыва компания садилась на ступеньки парадной лестницы и задирала прохожих. – Осторожней, гражданин. Здесь лужа. – Эй, торговка, опять с лепешками вышла. Марш, а не то в милицию сведем! – покрикивал Цыган. Косецкий сидел в стороне и насвистывал какой-то вальс, блаженно жмурясь на солнце. Наконец там, наверху в школе, все успокоились. Вещи, необходимые на даче, были перетащены вниз. Дожидались только трамвая. Прождали целый день. Викниксор звонил куда-то по телефону, ругался, но платформу и вагон подали лишь поздно вечером, когда в городе уже прекратилось трамвайное движение. Спешно погрузились, потом расселись по вагону, и республика Шкид тронулась на новые места. У Нарвских ворот переменили моторный вагон с дугой на маленький пригородный вагончик с роликом. Места в этом вагончике всем не хватило, и часть ребят перелезла на платформы. Зажурчали колеса, скрипнули рельсы, и снова понеслись вагоны, увозя стадо молодых шпаргонцев. На платформе устроились коммункой старшие. Сидели, и под тихий свист ролика следили за убегающими деревянными домиками заставы. Уже проехали последнее строение на окраине города, некогда носившее громкое и загадочное название «Красный кабачок», и помчались среди зеленеющих полей. Трамвай равномерно подпрыгивал на скрепах и летел все дальше без остановок. Шкидцам стало хорошо-хорошо, захотелось петь. Постепенно смолк смех, и вот под ровный гул движения кто-то затянул: Высо́ко над нивами птички поют, И солнце их светом ласкает, А я горемыкой на свет родился И ласк материнских не знаю. Пел Воробей. Песенка, грустная, тихая, тягучая, вплелась в мерный рокот колес. Сердитый и злобный, раз дворник меня Нашел под забором зимою, В приют приволок меня, злобно кляня, И стал я приютскою крысой. Медленно-медленно плывет мотив, и вот уже к Воробью присоединился Янкель, сразу как-то притихший. Ему вторит Цыган. Влажный туман наползает с поля. А трамвай все идет по прямым, затуманившимся рельсам, и остаются где-то сзади обрывки песни. Я ласк материнских с рожденья не знал, В приюте меня не любили, И часто смеялися все надо мной, И часто тайком колотили. Притихли ребята. Даже Япончик, неугомонный бузила Япончик, притаился в уголке платформы и тоже, хоть и фальшиво, но старательно подтягивает. |