Онлайн книга «Ликвидатор»
|
В том адском горниле родились не одна, а сразу две силы. Новая русская армия. И новое сопротивление, стремительно расползающееся по всей России. Русские ваххабиты – это уже никого не удивляет. Какой же путь мы прошли с тех пор… Я спустился в подземный переход, прислушался – играла. Это был не тот подземный переход у трех вокзалов, другой. Здесь торговали какими то… булочками – не булочками из сахарного теста с начинками, лекарствами, а в пустом промежутке на углу пел гитарист. Пел совсем не так, как поют обычно гитаристы, с вызовом и надрывом, – а тихо и даже, наверное, печально. И голос у него был – совсем не для гитары… Жил да был черный кот за углом, И кота ненавидел весь дом, Только песня совсем не о том, Как не ладили люди с котом. Говорят, не повезет, Если черный кот дорогу перейдет. А пока наоборот, Только черному коту и не везет. Я выкатился из спешащей толпы, встал рядом. Бросил пятихатку в шляпу, в которой негустой кучкой лежала мелочь. Гитарист поднял глаза, у него было с одной стороны странное, как будто мертвое лицо – след залеченного ожога. Срочником был. Механик-водитель вытолкнул его из горящей БМП, а сам – уже не смог… – «Лестницу» знаешь? – спросил я. Гитарист кивнул, пальцы побежали по струнам… Лестница здесь… девять шагов до заветной двери, А за дверями русская печь и гость на постой, Двое не спят… двое глотают колеса любви, Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой? Двое не спят, двое глотают колеса любви, Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?.. Час на часах… ночь, как змея, поползла по земле, У фонаря смерть наклонилась над новой строкой, А двое не спят… двое сидят у любви на игле, Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой? А двое не спят, двое сидят у любви на игле, Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?.. Нечего ждать… некому верить, икона в крови, У штаба полка в глыбу из льда вмерз часовой А двое не спят… двое дымят папиросы любви, Им хорошо… станем ли мы нарушать их покой? Двое не спят, двое дымят папиросы любви, Им хорошо – станем ли мы нарушать их покой?.. Если б я знал, как это трудно – уснуть одному, Если б я знал, что меня ждет, – я бы вышел в окно, А так – все идет… скучно в Москве и дождливо в Крыму, И все хорошо… и эти двое уснули давно. – Тебе чего надо? – спросил он, продолжая играть. – Кто в городе? – Забыл что-то. – Забыл… Деньги предлагать бессмысленно. В свое время мне пришлось многое сделать для того, чтобы стать тем, кто я есть. – Блэк, – сказал я, – мы с тобой одной крови. Ты – и я… Пальцы снова пробежали по струнам, извлекая медленный, печальный, куда-то зовущий звук. Потом гитарист прихлопнул руками струны и встал. Ссыпал добычу в карман. – Ладно, поехали… – Какие люди… Питон. Питонище… Длинный, нескладный – но я-то знаю, насколько опасным он может быть… не один пуд соли вместе съели. Потом наши дороги разошлись, причем кардинально. Меня понесло вправо, его – влево. Доходит или дальше рассказать? Мы сидели в какой-то московской хате в Барыбино, еще в советские времена самом убогом районе города, куда селилась голимая лимита. Сейчас к ней прибавились еще и отморозки, покупающие квартиру ради прописки, таджикские дилеры и прочая шваль. Здесь же были русские – обманутые, с полностью противоположными мне взглядами – но все же русские. Обычные пацаны, девчонки… особенно нравилась мне та, которая сидела в кресле… темные прямые волосы и огромные глаза. Трудно представить, что это создание делает революцию. Но, может, так оно и лучше, чем на панель… Революция… Если кто-то еще не понял – я не верю в перемены. Ни в революционные, ни в какие-либо другие. Только в перемены к лучшему. А революция никогда к лучшему не приводит. Сначала такие вот лютики-одуванчики решают, что все несправедливо и единственный способ все исправить – снести все до основания, и затем… Потом они узнают цену всего этого. Пылающие прекрасными порывами души оказываются в застенках, где выживают не самые честные и не самые сильные – а самые подлые. Тот, кто превзойдет своей подлостью систему. Тот, кто сможет стать стукачом и сдавать одних ради того, чтобы могли действовать другие. Тот, кто может брать деньги у богатеев и мечтать экспроприировать их. Тот, кто может переспать с человеком – а наутро ударить его ножом и уйти, потому что товарищи сочли его предателем и стукачом. При том, что стукач – ты сам. Система всегда сопротивляется, система хочет жить. И порождает чудовищ, изверившихся, циничных, но продолжающих борьбу. Любыми средствами и любой ценой, оставляя за собой шлейф боли и беды. И самое страшное – если им в конце концов все удается… Тогда наступает катастрофа. И сейчас мы сидели за столом, спешно накрытом на двух табуретках и куске фанеры. Ели-пили. Я сидел, меланхолично кусал колбасу, держа ее правой рукой, смотрел на девушку с темными волосами и огромными глазами и думал, скольких она выдержит, если ее начнут по-настоящему колоть. А она, наверное, сидела и думала, что впервые в жизни видит настоящего пса государства, часть системы, так близко, рукой можно подать. И не в рассказах друзей – а настоящего, из плоти и крови. Еще она, наверное, думает, что я глупо подставляюсь, когда ем колбасу, держа ее правой рукой. Но это не так – левой рукой я владею еще лучше, чем правой. И «глок» лежит именно в левом кармане… Интересно, насколько сильно она меня ненавидит. И насколько сильно пошатнутся ее убеждения сейчас, когда она видит меня. Обычного человека, без рогов и копыт, который способен смеяться над рискованными шутками и который накрыл оголодавшей молодежи стол. Разница между нами в том, что она полагает все зло происходящим от государства. Я же знаю, что все зло происходит от людей… – Салам алейкум, Питонище. Питон занимался тем же, чем занимался я одно время. И пистолет у него тоже в кармане. Но выстрелить он не выстрелит. По крайней мере – не сейчас… – Тебе чего? – Поговорить. – Кто его привел? – Питон повысил голос. – Я… – сказал гитарист. – Не лютуй. Это я его нашел. Проследить было без проблем, но я решил все по чесноку сделать… Питон шагнул вперед. Взял со стола недопитую бутылку. Наткнулся на мой взгляд – нет, дружище, не успеешь. Без вариантов – не успеешь. |