Онлайн книга «Загадка Белой Леди»
|
– Какую Марину Ивановну? – удивился Глеб, чувствуя, что когда-то уже видел и слышал нечто подобное. – Ну Марину Ивановну, дочь директора музея Искусств и внучку безумной полячки? – Нет, – растерянно прошептал он, следя больше за движением губ, вызывавших неудержимое желание, чем за смыслом сказанного. – Неважно. Она когда-то сказала так: мы вероломны, то есть верны сами себе. Это ведь правда. – В словах Епифании прозвучали какие-то совершенно незнакомые нотки, и Глеб невольно сел. – Что ты хочешь этим сказать? Она опустила голову тем же движением, что и в комнатке на Сен-Дени. – Мы не сможем быть вместе, ибо природу не изменишь – а в нашей с тобой природе вечное ускользание, стремление к еще не познанному, вечное бегство от самих себя. Не знаю, как ты, но я еще не дошла до конца своих странствий, а пока я не дошла, остановиться надолго я не смогу, ибо в этих путешествиях мне нужна независимость. Мы должны расстаться, Глеб. И он, измотанный трехдневной гонкой, ненасыщаемой любовью, бессонницей и тоскливым страхом потерять свое единственное отныне содержание жизни, вдруг тоже устало опустил голову. – Ты, наверное, права. Мы еще не добежали до грани, и любой, даже самый драгоценный груз, может оказаться излишним. Легкие пальцы легли ему на затылок. – Благодарю тебя. И ничего не бойся. Ты не будешь страдать. Ты не будешь страдать… Она вызвала по телефону такси и уехала через четверть часа в том же синем платье, в котором упала в его объятия. Он, махнув рукой на брошенную машину и нарушенный контракт, спустя полчаса после ее отъезда отправился в Бордо, а оттуда самолетом вылетел в Испанию. В марте он уже всерьез подумывал о женитьбе на внучке Антонио Гауди. 6 Отныне все мысли, все желания, все устремления Глеба были заняты лишь одной неотвязной мыслью, идеей, целью – во что бы то ни стало остаться с женщиной под лиловой джеллабой наедине. «Епифания, да, Епифания, явленная, Епифания, Богом данная», – ежечасно твердил он. Однако теперь этому неотступному желанию препятствовало не только постоянное сопровождение каких-то призраков в виде похожих на санаторных дворников кураторов и наставников, везде и во все бесцеремонно вмешивавшихся, но и непреодолимый за– слон двух предупредительных, но холодных стражей лиловой богини. «Пожалуй, надо просто подружиться с Алексом, – однажды пришла в голову Глебу спасительная мысль. – Он наверняка является лишь ее телохранителем, и когда поймет, что я не представляю для его госпожи никакой угрозы, а наоборот, мечтаю слиться с ней в счастливый союз, в единство тел и душ, он не станет мне больше препятствовать». Это размышление несколько успокоило Глеба, настроив на деловой лад, но тут же в сознании вспыхнуло другое воспоминание, и возник вопрос: «А маленький странный воин, все время сидящий у нее на плече? Что делать с ним?» Мысль об Авадонне обескураживала, угнетала. Глеб не знал, как нужно и как можно вести себя с подобными холодными и, вероятно, неподкупными стражами. «Но, может быть, Алекс сможет мне помочь и в этом? – мелькнула у него новая надежда. – А может быть – она сама?!» И от этой неожиданной и такой простой идеи сердце в груди Глеба вдруг бешено заколотилось. «Да, да, она сама! Ведь если она не хочет сама…» – однако такой поворот мысли показался Глебу чересчур мучительным. «Тогда… тогда смерть, только смерть. Без нее, без этой посланной мне Богом женщины какая может быть еще жизнь?» И ощущение бездонной и невыразимой тоски вновь повергло Глеба в состояние безысходности. Такие страдания испытывал он ежедневно, ежечасно, но для него давно перестали существовать часы и дни, слившиеся в желание, муку и запоздалое раскаяние. И тогда затравленным зверем он метался по коридорам гостиницы, словно сошедшей со средневековых восточных гравюр, пытаясь найти хотя бы какой-нибудь выход, но почему-то нигде не мог найти ни одной двери. Ему с ужасом начинало казаться, что он, сам не заметив как, забрел в какой-то бесконечный запутанный и не имеющий выхода лабиринт. Перед его мысленным взором неотступно вставало лицо какого-то фараонова жреца, с ужасом в глазах и со смертельной испариной на лбу перебирающего узелки на своей шее. «Обманули, обманули, подлые люди. Раздразнили и спрятали, упрятали, замуровали навек…» Но в один из таких кошмаров его вернул к действительности звонкий от смеха вопрос: – Что ж это вы на стенки бросаетесь, господин хороший? – вдруг услышал Глеб и различил, что перед ним вовсе не перепуганный насмерть жрец фараона, а некий странный человек в явно устаревшей военной форме и с бело-голубой металлической птичкой Аэрофлота на груди. Его добродушное улыбающееся лицо с мальчишескими ямочками на розовых щеках показалось Глебу странно знакомым. Он ничего не ответил, но неприлично долго и откровенно рассматривал звонкоголосого. В памяти мелькали цветные обрывки детства: шарики, фольга мороженого на улице, веселые и навеселе люди с бумажными цветами. И вдруг из этой бессмысленной кутерьмы в сознании всплыл рассказ некоего типа, выпивавшего с ним в далекие студенческие времена. – И за что ему так повезло? Он ведь даже учился-то едва ли не хуже всех. – Как, разве такой человек не был отличником? – Юрка-то? – рассмеялся рассказчик. – Куда там отличником! Еле-еле на троечки тянул. – Так почему же тогда именно его выбрали, а не… – Да потому что здоровье у него было отменное. А что там еще и нужно, кроме здоровья? – А разве в летном не все одинаково здоровы? Ведь туда и набирают-то только годных по всем показателям… – Так-то оно так… Но Главному тогда, видите ли, уж очень понравилась его улыбка. «Он так искренне улыбается, настоящий простой советский парень, рубаха-парень…» И вот теперь Глеб смотрел на эту улыбку и вполне понимал академика Королева. Он и сам готов был расцеловать этого обыкновенного русского парня. Спасителя… – Вы знаете, я, кажется, потерял выход… – растерянно начал Глеб. – Не стоит так переживать, господин… – Глеб, меня зовут просто Глеб… – Рад познакомиться. А меня… – Юрий?.. – Да, – все продолжал дружески улыбаться невысокий парень в капитанских погонах. – А откуда… А, впрочем, я всегда забываю, что меня уж знает весь свет. – И вы все еще не привыкли к мировой славе? – Нет, знаете ли, так и не смог привыкнуть. Да и глупо это как-то. Все пялятся, будто я не человек, а чучело какое-то. И поговорить по душам не с кем. Даже друзья разговаривают, как с памятником. |