Книга Двери в полночь, страница 14 – Дина Оттом

Я недоверчиво на него вылупилась.

— Я не шучу. Занятия будут прекращаться, только когда ты будешь падать от усталости. В прямом смысле.

По спине пробежал холодок. Кажется, я капитально влипла. Грела только одна мысль: когда я отсюда выйду, мое тело избавится от лишнего мяса, непонятного назначения, руки станут сильными, ноги — быстрыми, и вообще, вся я буду как Никита.

Я вдохнула поглубже:

— Поехали!

Оскар улыбнулся, и его улыбка не предвещала ничего хорошего.

Полетели дни. Оскар, в основном, стоял рядом и, скрестив руки на груди, ухмылялся, глядя на мои мучения. Груша стала моим ближайшим другом — ни с кем еще я не проводила столько времени. Когда от ударов уже кровоточили костяшки (никаких перчаток и бинтов!), а плечи болели, Оскар, благодушно улыбаясь, велел переходить на ноги. Теперь я пыталась пнуть ее и не упасть. Получалось плохо. Конечно, первым делом я опробовала киношный удар ногой с разворота, который столько раз видела в фильмах. Не тут-то было! Равновесие я потеряла почти сразу, да еще и груша, качнувшись в мою сторону, наподдала — в общем, я оказалась на полу, пребольно стукнувшись всем, чем положено. Маты Оскар умышленно запретил. К счастью, только спортивные, так что я с чистой совестью могла высказать все, что думала.

Тренировались мы действительно много. И долго. Когда я только на минуту садилась, Оскар тут же подхватывал меня под мышки и пинком отправлял обратно к груше. Перспектива быть как Никита уже не казалось мне такой радужной, но, как и всегда последнее время, выбора у меня не было. Когда поставить меня на ноги не мог уже даже пинок, Оскар давал отмашку, и я ползла к себе в комнату спать, зачастую даже не раздеваясь. Снов не было — только темное благословенное забытье, которое будет нещадно прервано сильной рукой, за шкирку втаскивающей меня в зал. По утрам у меня болело все тело, от макушки до кончиков пальцев, а на грушу я даже смотреть не могла, но под строгим взглядом желтых глаз приходилось двигаться через боль. Сначала я подвывала, потом только морщилась, потом мне стало западло (да, именно так!) показывать, что мне больно. А потом боль вдруг отступила.

Мне казалось, что я немного меняюсь, во всяком случае руки и ноги точно стали сильнее, но в моей тюрьме не было зеркала. На мой вопрос Оскар ответил, что у этого решения тоже есть какая-то невероятная психологическая подоплека. Со временем я стала забывать, как выгляжу. Я пыталась понять, как у Оскара хватало времени на меня и на основную работу. Поскольку часы у меня забрали, а окон не было, я ничего не могла сказать о прошедшем времени. Иногда мне казалось, что я тут всего пару дней, разбитых на много коротеньких промежутков, иногда — что прошла уже вечность, и вся моя жизнь состояла только из этого зала. Во всяком случае, я могла сказать точно, что пару раз мне удавалось выспаться, — значит, у Оскара на работе был аврал.

— Ты дерешься как человек, вот в чем твоя проблема, — однажды сказал мне Оскар, подойдя к груше. Я проблемы уже не видела — по сравнению с тем, какой я была раньше, сейчас я превратилась в один сплошной комок мускулов.

— Ну, извини, — пробурчала я, недовольная его замечанием, — я двадцать пять лет была человеком!

— А вот и нет. Если бы ты слушала меня дальше, вместо того чтобы хлопать дверью, — я покраснела и опустила глаза, но Оскар продолжал: — То знала бы, что, в отличие от вампиров, которые не могут размножаться и часть своего существования являются людьми, оборотни никогда людьми в полном смысле слова не были. Это… все равно, что девочку до полового созревания считать мальчиком только потому, что у нее еще грудь не выросла! Она все равно женщина, просто отличия проявятся позже.

Ну и аналогии…

— Хочешь сказать, что я всегда была оборотнем и все такое, только сама этого не знала? — с сомнением спросила я.

— Да. Вспомни, наверняка было что-то, что не вписывалось в обычную жизнь.

Я честно наморщила лоб. И тут вспомнила, как умирала от обилия запахов под утро, как кружилась от них голова, как мне приходилось забивать их сигаретой… Кажется, можно было ничего не говорить.

— Но как я могу драться еще? С тех пор прошло уже два месяца, а я еще ни разу не превратилась снова! Для меня я все равно все еще человек, — возразила я.

— Именно. Вот с этим и надо бороться. Ударь грушу.

Я пожала плечами и двинула по груше со всей силы — она заметно качнулась от меня, а на обратном ее движении я успела отскочить в сторону. Боли в руках больше не было.

— Для человека — хорошо, — Оскар отодвинул меня в сторону, — а теперь смотри, как должно получиться у оборотня. Вариантов два: общий и точечный. Сначала общий.

Он пару секунд смотрел на грушу, а потом просто ударил по ней на уровне своего плеча — без замаха и без видимых усилий. Груша сорвалась с крепления, пролетела пару метров в воздухе и тяжело упала на пол. Я такое только в кино видела.

— А теперь точечный, — не обращая внимания на мое изумление, он взял грушу под мышку без видимых усилий и прицепил на место. Я на всякий случай отошла в сторонку.

Короткий удар с легким возвращением руки назад — и внутренности груши, кружась в воздухе, опадают на пол. В ней аккуратная дыра, по диаметру чуть больше кулака Оскара.

— Ааа… — прохрипела я, не в силах выдать больше ни слова. А мне-то казалось, что я продвинулась вперед! — Как это? И почему ты меня тут гонял как дурочку?

— Ну, — он улыбнулся, отряхивая руки от шелухи и обрывков кожи, — тебе надо было разогреться как следует и — ты будешь смеяться — поверить в себя. Иначе не получится.

Я надулась. Конечно, не помогло.

— Итак, — Оскар уже вешал на крюк вторую грушу, — вперед. Тренируйся, а я пошел. И когда я вернусь, она должна быть прорвана.

И он вышел. А я осталась один на один с этой махиной.

Лупила я по ней долго. Уже даже ноги отказывались меня держать, а я все била ее и била, вспоминая Уму Турман в «Убить Билла».

— Мучаешься?

Я подскочила. Кроме Оскара, сюда никто не заходил, он ушел на смену, и я точно знала, что никто меня не побеспокоит. Это оказался Шеф.

— Есть немного, — я облегченно улыбнулась, радуясь нежданному перерыву, — босс велел к его возвращению порвать грушу, как тузик грелку.

— Сурово, — пожалел меня Шеф. Он был немного растрепан, а под глазами залегли круги, но выглядел все равно как с рекламы мужских духов. — А я тут решил, что немного кофеина тебе не повредит.

Я была готова броситься ему на шею. Мы уселись на скамейку, потягивая кофе из бумажных стаканчиков. Прихлебывая горячий напиток, я вспомнила, что ела последний раз сто лет назад, но это, кажется, никого не заботило. Да и голода я почему-то не чувствовала.

Шеф как-то грустно косился на меня. Точнее, на мои руки.

— Что-то не так? — Я решила идти напролом.