Онлайн книга «Обреченное начало»
— Не смотри на меня. Она на мгновение спрятала лицо в ладони и замолчала — Дени не знал, подойти к ней или убежать. У нее были светлые, легкие, вьющиеся волосы и очень длинные ноги, и потому в бесформенной рубахе она казалась тоньше, моложе, и выглядела хрупкой, как подросток. Когда она подняла глаза, Дени так и стоял, словно остолбенев. Она посмотрела на него, опустила руки и с серьезным выражением лица решительно кивнула, как солдатик. Потом протянула руку и сказала: — Иди сюда, перестань на меня так смотреть. Она ввела его в комнату — не в ту, где накануне они сидели с Мадлен. Стены здесь были белые, из украшений — только круглое зеркало, разбитое на сотни осколков, скрепленных деревянной золоченой рамой. Темная, хорошо натертая мебель. Монашеское платье и накидка брошены на ручку одного из кресел. Уже не думая о том, как она выглядит, сестра Клотильда убрала одежду, чтобы Дени смог сесть. — Ты сама все устроила? — сказал Дени. — Все? Что ты имеешь в виду? — Ну, ты навела порядок? Это ты все убрала? — Да. Конечно я. — А ты что подумала? — сказал он. — Ничего. Уверяю тебя. Совсем ничего. Он продолжал стоять, вытянув руки по швам. — Сядь, прошу тебя. Не смотри на меня так. Я никогда не замечала, какой ты высокий. Ты такой… — Подыскивая слово, она снова подняла руку, стараясь прикрыть волосы. — Ты такой живой, просто невероятно. Она попыталась улыбнуться, отвела глаза, потом внезапно отстранилась. — Сядь. Не двигайся. Я нашла в кухне печенье и… — Я не голоден, — сказал Дени. — Тогда какао. Я сварю тебе какао. — Нет, побудь со мной, не уходи. И внезапно она оказалась в его объятиях — теплая и нежная, она прижалась к нему, он целовал ее, как накануне, горячими губами, а она шептала, уткнувшись ему в рот: — Дорогой мой, дорогой мой, Дени, скажи мне, что ты меня любишь, о, скажи мне это еще раз, все так странно, не могу объяснить тебе… Она думала: все это так вульгарно. Но нет, это не может быть вульгарно, когда это происходит с ними. Она чувствовала, как сильно бьется сердце, или это было сердце Дени, она уже не могла различить. Ей хотелось бы знать, какие в этом случае принято делать жесты, какие слова принято говорить, — наверняка существуют особые жесты и особые слова, о которых другим известно. Тогда все было бы понятнее. А разве здесь что-то непонятно или вульгарно? Желание, возникшее этой бессонной ночью, улетучилось. Ей было страшно, слишком страшно, чтобы испытывать хоть малейшее желание, и когда ее взгляд, брошенный через плечо Дени, задержался на кровати, безобразной, железной кровати со спинкой из металлических прутьев, она поняла, что ей страшно, — страшно не принадлежать ему, а сделать эти пять или шесть ужасающих шагов, которые им придется преодолеть, страшно, что их неведение может оказаться постыдным или отвратительным и унизит их любовь. Наверное, у мальчиков знания о таких вещах — в крови, потому что Дени внешне выглядел куда увереннее ее, или более смелым, или попросту более сообразительным. Взяв ее за руку, он произнес шутливо: — А ну, покажи мне, как ты все тут устроила! Она показала ему кухню, ванную, вторую неубранную комнату. По пути он схватил печенье, выпил два глотка воды из-под крана, снял пиджак и накинул ей на плечи. Он не выпускал ее руки, и ей было тепло и спокойно. Когда они вернулись в комнату, Дени рухнул в кресло. Она встала сзади, обняла его, прижалась лицом к его лицу, и пиджак с ее плеч упал на пол. Несколько минут они не двигались, а потом она сказала очень тихо, только чтобы он мог расслышать: — Я, сама того не желая, против своей воли сто раз представляла себе это, понимаешь… Так все просто… Но я не знаю, не знаю… У нее был такой жалобный голос… — Хочешь, чтобы я ушел? — сказал Дени. — О нет! Только не это! — Пойдем, погуляем тогда. Пойдем, куда угодно. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Она по-прежнему склонялась над ним, прижавшись лицом к его лицу, целуя его в щеку. — Мне хорошо. Я люблю тебя. Поговори со мной. — Куда уехала твоя подруга? — В Ланс. — А кто разбил зеркало? Она подняла голову. Посмотрела. Засмеялась. — Это я, только что, шваброй. Со вчерашнего вечера я сама не своя, ничего не замечаю. — Очень красиво, — сказал Дени. Она направилась к зеркалу, подошла к кровати (в общем-то, всего пять или шесть шагов — она преодолела их, даже не заметив) и увидела десятки своих отражений в осколках. Она согласилась слегка дрожащим голосом, что это и на самом деле красиво. Возле ее лица показалось много лиц Дени, затем много рук Дени, которые медленно, осторожно приближались к ее коротко стриженым волосам. Они молча лежали рядом, она — с закрытыми глазами. Дени целовал ее шею, плечи. — Открой глаза. Она открыла. Они смотрели друг на друга, близко-близко, потом ей стало неловко, и она закрыла глаза. Он поцеловал ее веки, по два раза каждое. — Ты жалеешь? — спросил он. — Скажи, что нет. Она распахнула огромные, светлые, бездонные глаза. — Нет, не жалею. Так хорошо быть с тобой. Так приятно. Знаешь что? Ничего приятнее со мной в жизни не случалось. Он обнял ее, смеясь, заставил перекатиться на него. Она тоже смеялась, говорила: — Мне больно! — Вот видишь. Это не так приятно, если я делаю тебе больно. — Он замер. — Совсем недавно тебе было больно. — Даже если больно, мне все равно было приятно. А потом, у тебя такие нежные руки. И ты весь… такой нежный. Знаешь что? Нет, это ужасно, что я скажу. Нет. — Ну скажи. — Тогда отвернись. Он послушно приподнялся, сел на кровати, она тоже приподнялась, скользнула ему за спину, прижалась лицом к его голой спине. Она молчала. Она целовала его. — Ну? — Нет. Не могу. — Ну скажи! Что ты хотела сказать? — Твоя улыбка. Твои руки. Вот. — Что «вот»? — Я не смогу больше смотреть на них и не думать об этом. Никогда больше не смогу. Он обернулся, прижал ее к себе. Он подумал внезапно — неизвестно, с какой стати — о своей комнате, о чучеле ящерицы, о ракушках в коробке из-под сигар. Он не хотел об этом думать. Что-то перевернулось у него в сердце. Она сразу же почувствовала, что с ним что-то произошло. — Ты рассердился? Ты злишься из-за того, что я сказала? Наверняка злишься из-за этого. Больше не любишь меня! |