Онлайн книга «Белое, черное, алое…»
|
— Не утерпел, — сказал он, увидев меня. — Я же не могу сидеть в конторе и ничего не знать. Я тебе привез дело об изнасиловании Анджелы Ленедан и справку из милиции о том, что заявлений на молодого юриста Костенко не было. Как реализовались? Я вздохнула. Да, в день реализации у оперов наступает расслабление. Финал напряженной работы, можно подвести итоги, подсчитать, сколько человек задержано, сложить в коробки изъятое при обысках, сдать все следователю и спокойно отдохнуть — дальше уже не их проблемы. А вот у следователя в день реализации начинается головная боль и тоска сжимает душу: разбирать изъятые вещи, назначать экспертизы, допрашивать с адвокатом, который либо торопится, либо приходит с опозданием, мучительно соображать, что делать дальше с задержанными, кому можно предъявить обвинение, а кого придется отпускать, а потом отписываться по жалобам, — в общем, скучать не приходится. В сжатой форме, телеграфным стилем я рассказала Горчакову, в какой мы ситуации. — Да-а, — сказал он, когда я пожаловалась на поведение Денщикова и Сиротинского во время очной ставки. — У меня тоже когда-то был такой случай, я очняк проводил с двумя ворами, кондовыми такими, по семь ходок у каждого. Оба уже в годах, одного кличка была Полковник, а другого — Седой. Их приводят, они кидаются друг другу на грудь, обнимаются, хлопают друг друга по спине, стонут: «О-о, братан, сколько лет, сколько зим, как я рад тебя видеть!» Потом рассаживаются по разные стороны стола, и каждый говорит: «Этого человека я вижу впервые в жизни!..» — Василий Кузьмич, не приехали еще с обысков у «русских братьев»? — Да приехали… — А чего мне не сказали? — Да нечего говорить, Машечка. Ничего интересного. — Что, вообще ничего? — Пусто. Вот у одного из них, у Крамма, дома только книжку записную изъяли. — Может, там что интересное есть? — На, сама посмотри. Он протянул мне потрепанную записную книжку — из тех, что лежат в квартирах возле телефона, и я с удивлением прочитала на первых страницах телефоны и расписание прачечной, химчистки и ремонта обуви. А дальше шли сплошь «Анны Ивановны» и «Раисы Магомедовны», но ни одного упоминания знакомых нам имен. — А где эта книжка была? — спросила я. — В прихожей возле телефона лежала. — А с кем Крамм живет? — Один, снимает хату. — У меня такое впечатление, что это не его книжка. А в квартире хорошо посмотрели? — допытывалась я. — Все облазили, ни ножичка, ни патрончика. — А фотографии, документы? — Ничего особенного, фотографии все старые, аж черно-белые. — А где опера, которые к нему ездили? Василий Кузьмич позвал оперов. Пришли два деятеля — Козлов и Ерофеев, не внушавшие мне оптимизма своими розыскными способностями. Про Ерофеева анекдоты ходили, и кличка у него была Киллер из-за такой истории. Когда он пришел в РУБОП, он долгое время разрабатывал одного бандита, писал про него бумажки всякие и складывал в «корочку», но реализовывать свои знания и сажать этого бандита не торопился. Прошло полгода, и бандит был убит в перестрелке. До Ерофеева докатился этот слух, он составил соответствующую бумажку и списал «корочку» за смертью фигуранта. А начальник, когда Ерофеев принес ему бумаги на подпись, стал орать на весь отдел дурным голосом, поскольку в последней бумажке значилось, что Ерофеевым проводились оперативно-розыскные мероприятия в целях изобличения фигуранта, но изобличения не состоялось, так как «в результате проведения оперативно-розыскных мероприятий фигурант умер». — Ребята, а вы вместе с Краммом на обыск ездили? — Нет, — ответил Козлов, — но вы не бойтесь, мы все законно сделали, техника из РЭУ взяли и дверь открыли. — Ключами? — Да… — они замялись. — Крамм-то ключи нам дал, но левые какие-то, они не подошли, и мы дверь сломали. Да там замочек хлипенький такой был, мы только плечом надавили — и вошли. — А чего одежду не изъяли? — спросила я, вертя в руках протокол обыска. — Я же просила у этих троих изымать всю одежду — куртки, брюки, свитера. Надо же экспертизу проводить, может, у них на одежде следы крови, микрочастицы, гарь, еще что-нибудь… Эта парочка переглянулась. — А не было там больше никакой одежды! — после секундного замешательства заявил Козлов. — Что, вообще ничего? — Ничего! — Что, и трусов с носками не было? И обуви больше никакой? — не поверила я. Они молчали, но паузу прервал телефонный звонок. Кузьмич схватил трубку. Некоторое время он молча слушал, потом так же молча протянул трубку мне. — Але! — сказала я. — Так вот я и говорю, — дребезжал в трубке старческий голос. — Пошла утром в собес, а там очередь. Пока доехала, а квартира моя опечатана. И ваш телефон указан. Вот, сейчас скажу: «По всем вопросам обращаться в РУБОП…» Это что такая за организация? Это не санэпидстанция? Я могу в квартиру-то войти? Я от соседей звоню… — Скажите ваш адрес, — попросила я собеседницу. — Ага, ага, улица Волкова, дом три. — А квартира? — Квартира десять, третий этаж. — Подождите, пожалуйста, у телефона, — попросила я и, закрыв мембрану рукой, спросила у Козлова и Ерофеева, куда они ездили на обыск. — Волкова, три — девять. — Скажите, пожалуйста, — спросила я старушку, — а только ваша квартира на этаже опечатана? — Только моя, — ответила старушка. — У меня квартиру-то не отнимут? Она племяннику завещана… — Вы можете снять печати и войти в квартиру, произошло недоразумение. А наши сотрудники сейчас подъедут и все вам объяснят. Я положила трубку и посмотрела на оперов. — Придется вам еще раз съездить, сделать обыск в квартире девять. Вы поняли, что случилось? — Не-а, — ответил за двоих Киллер. Я открыла рот, чтобы объяснить им, что случилось, уже еле сдерживаясь, чтобы не оскорбить их, но меня опередил Кузьмич. — Машечка, выйди, — попросил он. Мы вместе с Горчаковым встали и вышли из кабинета; в коридоре не разобрать было слов, которые произносились громовым басом Василия Кузьмича, но это были однозначно не ласковые слова. Что-то даже грохотало, может быть, Кузьмич швырялся стульями. Через некоторое время открылась дверь, и Козлов робко спросил: — А как мы дверь вскроем? Техник РЭУ уже ушел, рабочий день закончился… — Сейчас я вам напишу разрешение, возьмете из камеры Крамма и с ним поедете. Они переглянулись. |