Книга Темные силы, страница 35 – Елена Топильская

Вернувшись в прокуратуру, я позвонила в область главному инженеру комбината и спросила его, как выглядел Илья Адольфович Эринберг. Собственно, мне давно надо было об этом спросить, но сбивало с толку то, что известно его имя. Зачем интересоваться внешностью человека, которого мы знаем по имени?

— А внешность — обычная, — растерянно сказал главный инженер. — Ну, я не знаю, как вам сказать… Вы меня озадачили.

— Вы не помните? — удивилась я.

— Я просто видел его мельком, и даже не уверен, что это был Эринберг. Я ведь договор этот чертов не подписывал, может, вам лучше у директора спросить? Он недели через две вернется из Москвы.

Интересно, что он делает в Москве, если комбинат не работает, а сам он себя уже обеспечил до десятого колена, подумала я. Неужели командировка?

— Он оформил командировку за счет завода, —поябедничал главный инженер, — а на самом деле поехал на свадьбу племянницы. Та в Москве живет, замуж выходит за чиновника какого-то.

— То есть искать его сейчас в Москве бесполезно? — нервно уточнила я.

— В общем, да.

Попрощавшись с ним, я позвонила в ЦАБ [1] .

— Эринберг, пожалуйста.

— В Санкт-Петербурге и Ленинградской области не зарегистрирован.

— Но ведь был?

— Не был.

Ладно; в договоре займа указан номер паспорта Эринберга и место регистрации. В районе, где паспорт выдавался, работал мой однокурсник. Порывшись в прокурорском справочнике, я набрала его номер.

— Читал, кстати, интервью с тобой, в какой-то криминальной газетенке, — поделился он со мной сразу после приветствий. — Фотография там, правда, дурацкая, или ты так постарела?

Ну даже если это и так, раздраженно подумала я, неужели нельзя держать язык за зубами? Я же при встречах никогда не предлагала ему срочно бежать к стоматологу, потому что у него зубы в елочку! Но поскольку он должен был представить меня паспортной службе, я не стала употреблять резких выражений, даже нашла в себе силы пошутить.

— Я сейчас туда звякну, предупрежу, а ты через пять минут их набери, — сказал мой невоспитанный однокурсник.

Позвонив туда, я узнала, что паспорт с таким номером, старого образца, выдавайся, только не господину Эринбергу, а юной девушке, впервые получавшей этот документ. Причем выдавался уже после подписания исторического договора займа, разорившего комбинат.

Это было, конечно, плохо, но с другой стороны, окончательно укрепило меня во мнении об умышленных действиях директора комбината. Если бы он не состоял в сговоре с Эринбергом, уж наверняка проверил бы досконально человека, в руках которого была судьба огромного предприятия.

Тупик, подумала я, повесив трубку. И пошла к Горчакову.

— Леша, где взять газету «Раздвоенное копыто»?

— А ты думаешь, что она существует? Это не дурацкая шутка? Может, так с Аленой познакомиться хотели?

— Я понимаю, что кроме как о Алене, ты ни о чем думать не можешь. Но ради старой дружбы напрягись, а?

— Маш, ну откуда я знаю? Я вообще впервые услышал про такую газету. Наверное, надо найти убежденного сатаниста и взять у него подшивку.

— Как остроумно! Пока единственный известный нам сатанист — это Паша Иванов. Но у него никакой подшивки не нашли.

— А этот, твой? Злой гений Эринберг?

— А где ж его взять, — уныло сказала я. — Это фантом. Все о нем говорят, но никто его не видел. Или видели, но мельком. Так, что даже внешности не запомнили.

— Видали мы и не такое, — утешил меня Горчаков. — Сколько ты фантомов за свою следственную жизнь обналичила и упрятала в кутузку?

— В каком смысле?

— В таком. Ты приезжаешь на место происшествия, и у тебя — только фантом, больше ничего нет. Некто, совершивший преступление. Полгода расследования, и — хлоп! Обвинительное заключение.

— Да, Леша, но с сатаной я еще дела не имела. Извини, что отвлекаю.

Лешка сочувственно на меня посмотрел, но ничего не сказал.

Я пошла к себе, бездумно посидела некоторое время за столом, тупо глядя на обложку Уголовно-процессуального кодекса, и решила пойти домой.

Заглянув к Зое, я ей так и сказала. Она, прямо совсем как Горчаков, посмотрела на меня с сочувствием, но не промолвила ни слова, только кивнула.

Только выйдя на улицу, я обнаружила, что уже без двадцати шесть. То есть практически вовремя ушла.

Не успела я завернуть за угол, как меня догнал запыхавшийся Горчаков. В целях обеспечения моей безопасности он собрался доставить меня домой на машине.

— Спохватился, — усмехнулась я. — А если бы я уже уехала?

Горчаков выразил раскаяние.

— Ну дурак, дурак я! Садись в машину, я тебя быстро отвезу и вернусь.

— Не надо.

— Машка, не дуйся! Я же человек, и ничто человеческое… Мог я забыть?

— Конечно! Если бы твоя Аленушка была в такой опасности, уж ты бы точно не забыл! .

— Как она тебе? — самодовольно спросил Горчаков, приосанившись.

— Слишком хороша для тебя.

— Я тоже так думаю, — согласился Горчаков.

— Леша, я не шучу. Ты же знаешь, я в свое время и ключи от своей квартиры тебе давала, чтобы тебе было где с дамами сердца встречаться, и прикрывала тебя всячески, поскольку считаю, что хранить верность жене или мужу — это личное дело каждого, а я все-таки — твоя боевая подружка. Но по-дружески предупреждаю: просто имей в виду, что процесс может выйти из-под контроля.

— На что ты намекаешь?

— На то, что ты у нас парень влюбчивый. Увлечёшься, тебе покажется, что без Алены ты жить не можешь, и что?

— И что?

— Начнешь рваться на части. Это тебе не Зоя, которая твою благосклонность считала подарком судьбы и ни на что не претендовала. А Алена тебя ни за что благодарить не будет, поскольку молода и хороша собой, в отличие от тебя, старого охальника. Это ты будешь считать себя обязанным.

— Ну и что?

— А если она поставит условие, чтобы ты на ней женился?

— Господи, Машка, что у тебя в голове?! Я только сегодня с ней познакомился. Я еще даже не уверен, нравится она мне или нет.

— Нравится. Я же вижу. И ты ей нравишься, иначе она не подхватилась бы так стремительно, по первому свистку, и не потащилась бы к черту на рога слушать твои плоские шутки.

— Да? — он надулся от гордости. Вот и все, что этот болван услышал в моем проникновенном монологе, подумала я с досадой. Все-таки мужики — неисправимые павлины.