Онлайн книга «Элианна, подарок Бога»
|
— Но это не все, — сказал Карганов и положил на стол воскресный, на тридцати страницах, выпуск «Нового русского слова». — Вот ежедневная русская газета, которая выходит в Нью-Йорке тиражом двести тысяч экземпляров. Она продается по всей стране, и со всей страны русские бизнесы помещают в ней рекламу. Смотрите… — и Давид стал листать газету, показывая действительно огромные рекламные объявления русских магазинов, ресторанов и медицинских центров. — Минимальный месячный доход от этой рекламы — сто пятьдесят тысяч долларов. Когда мы начнем наши регулярные передачи, большая часть этой рекламы перейдет к нам, потому что мы будем доставлять ее людям по радио прямо домой! Так, сменяя друг друга, они соблазняли Родригеса нашим бизнесом, даже не очень привирая, и я сам восхитился нашими необъятными горизонтами. — Да, — в заключение сказал Карганов, — вы сами видите — sky is the limit! А то, что нас будут слушать, не отрываясь от приемников, с утра до вечера, — это гарантировано! Вот наш главный редактор — он лучший писатель нашей комьюнити, его печатают не только русские и еврейские газеты, но даже американские журналы! Покажите, Вадим, не стесняйтесь. И я выложил на стол наш последний козырь — журнал Present Tense со своим — на шесть страниц — очерком «Шереметьевская таможня». И тут случилось непредвиденное. Конечно, факт публикации русского журналиста в американской прессе должен был произвести впечатление на испано-итальянского мафиози. Но никто из нас не ожидал, что он станет это читать. А Родригес отодвинул свою тарелку с остатками пиццы, тщательно вытер салфеткой полиэтиленовую скатерть и, положив перед собой журнал, углубился в чтение. Мы растерянно переглянулись. Не то чтобы я сомневался в качестве своего текста… В конце концов, как говорил мой знакомый московский композитор: «Мне главное — подвести их к роялю». Но Хулио Родригес — это вам не девушка с Арбата. Впервые в жизни я сидел лицом к лицу с настоящим итальянским мафиози, и этот крупногабаритный бандит читал мою статью. … «Поздним вечером в Вене, в узкой, как пенал, комнатке дешевого отеля Zum Turkin я взглянул на себя в зеркало и замер от изумления: поперек моей левой щеки легла глубокая, как у старика, морщина. Как шрам. Как окоп. А еще утром в Москве, когда я брился перед эмиграцией, у меня были гладкие щеки. Цена эмиграции — шрам эмиграции, подумал я и даже записал эту фразу в дневник. Мол, в этот день шрам эмиграции лег поперек моей щеки и поперек биографии. И провела этот шрам шереметьевская таможня… — Эй, вы! Как вас там? Фельдман? Идите к четвертой стойке, вас там будут досматривать! Сутулая старушка Фельдман, вытягивая, как черепаха, тонкую шею из узких плеч, волоком потащила к таможенной стойке два тяжелых фибровых чемодана. Но когда дотащилась, веселый таможенник в сером кителе крикнул через зал своему коллеге: — Алеша, я занят, возьми ее себе! Идите к первой стойке, Фельдман! Живей, живей! Старуха Фельдман снова впряглась в свои два чемодана, но у нее уже не было сил сдвинуть их с места. А из-за каната, перегородившего вход в таможенный зал, из толпы провожающих какая-то растрепанная женщина кричала: — Мама, брось эти чемоданы! Брось! Пустите, я помогу ей! — Провожающим в зал нельзя, — стояла на ее пути грудастая дежурная в таможенной форме: кителе, юбке и хромовых офицерских сапожках. Наконец старуха сдвинула с места один чемодан и, напрягаясь, толчками покатила его к первой стойке. Там работал таможенник, которого почему-то боялись все эмигранты, хотя называли его только по имени — Алеша. Он был русоголов, голубоглаз, с юношеским пушком на розовых щеках — просто царевич из русских сказок. Сейчас перед этим Алешей лежали на таможенном столе груда детской одежды и распахнутый саквояж, а сбоку, в нескольких шагах, на другом столе, — еще один распахнутый чемодан, и над этим чемоданом стояла другая таможенница-инспектор — тоже молоденькая, не старше двадцати трех. Вдвоем они вели досмотр ручного багажа у моей сестры Беллы, тридцатилетней шатенки в потертой рыжей куртке и стоптанных сапогах. К ногам сестры жалась ее худенькая шестилетняя дочка Ася в расстегнутой кроличьей шубке, она держала в руках облупленный черный футляр скрипки-четвертушки, а из рукавов ее шубки почти до пола свисали красные рукавички на шнурках. — Идите сюда! — властно позвал Алеша мою сестру, вынимая из ее саквояжа очередной пакет. — Это что у вас? — Это лекарство для ребенка. — Лекарства вывозить нельзя. — Идите сюда! — тут же, без паузы, включалась таможенница за вторым столом, вынимая из чемодана коробку со стиральным порошком. — Это что? — Это стиральный порошок, вы же это видите. — Стиральный порошок нельзя вывозить в фабричной упаковке. Пересыпьте в полиэтиленовый пакет, тогда везите. — Но где я тут возьму полиэтиленовый пакет? — Это нас не касается. — Идите сюда! — звал Алеша. — Быстрей! Это что? — И скосил глаза на старуху Фельдман, которая оставила у его стойки один чемодан и пошла за вторым. — Это бутерброды для ребенка, — сказала сестра и показала на дочку. — Никакие продукты вывозить нельзя. — Но это же для ребенка! — Вам же сказано: никаких продуктов. А это что? — Это кофейная чашка, треснувшая, осталась от мамы… — Это предмет старины. Где разрешение Министерства культуры на вывоз? Вы! — Алеша повернулся к старухе Фельдман, которая подтащила к его стойке второй чемодан. — Идите к третьей стойке, мы тут заняты! — Но… меня… сюда… послали… — негромко сказала старуха, хватая, как рыба, воздух узкими сухими губами. Ее редкие седые волосы прилипли к потному лбу, и нос был мокрым от росинок пота, а норковый воротник темно-синего пальто уже наполовину оторван. Однако Алеша не смотрел на нее, вдвоем с молодой таможенницей они все убыстряли пасовать друг другу мою сестру, им нравилось гонять этих жидов все быстрее и быстрее — до пота. А я не имею права подойти и помочь сестре, нас проверяют только по одному, и бессильно стою в своей очереди. — Идите сюда! — говорит Алеша сестре. — Что это за картины? — Это детские рисунки, вы же видите. — А где разрешение на вывоз? — Какое разрешение? Это она рисовала. Дочка! — Без разрешения Министерства культуры никакие рисунки вывозить нельзя! — Эй! Сюда! А где разрешение на вывоз скрипки? Ага, вижу. Откройте футляр! А где фотография смычка? Разве это тот смычок, что на фотографии? А пошлину вы уплатили? |