Онлайн книга «Колдовской свет»
|
Келлер мрачно ждала, будучи уверенной, что воспоминания вновь пробудят в нем отвращение. Но не дождалась. Вместо отвращения возникло неудержимое влечение, которое он едва сдерживал. Гален опять радостно рассмеялся: Келлер, я отдернул руку не потому, что мне было неприятно. Я сделал это потому, что… — Он умолк, потом смущенно выпалил: — Мне просто хотелось приласкать тебя! Приласкать? Твоя шерсть оказалась такой мягкой, прикасаться к ней было приятно, как к бархату. И мне хотелось… провести по ней ладонью — вот так. — Он провел ладонью вверх и вниз по ее спине. — Я ничего не мог с собой поделать. Но я понимал, что это опасно, что ты можешь броситься на меня, вот и отдернул руку. — Он смущенно умолк, но тут же засмеялся. — А теперь объясни, чего ты стыдишься. Келлер стало жарко, она не сомневалась, что ее лицо пылает. Хорошо, что Гален его не видит. Жаль, что ей никогда не удастся признаться ему: она была бы очень рада, если бы он приласкал ее… «В конце концов, я ведь кошка», — вспомнила она и опять удивилась, услышав его смешок. «Значит, при таком тесном контакте ничего нельзя утаить», — догадалась Келлер. Чтобы скрыть смущение, она заговорила вслух: — Я стыжусь того, что случилось в те времена, когда я жила в первой семье, куда отдал меня Рассветный Круг. Тогда я подолгу оставалась наполовину пантерой, наполовину ребенком. Так мне было проще, а мои приемные родители не возражали. Я тоже не был бы против, — отозвался Гален. — В таком виде ты прекрасна. — Однажды, когда я сидела на коленях у моей приемной матери, а она расчесывала мои волосы, меня вдруг что-то испугало — какой-то шум на улице, может, автомобильный гудок. Я сорвалась с места и спряталась под стол. Келлер сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Она почувствовала, как Гален крепче обнял ее. — А потом… приемная мать пыталась меня успокоить. Но я не могла думать ни о чем, кроме опасности, мне было очень, очень страшно. И я набросилась на нее, выпустив когти, — в то время я могла выпускать и втягивать их, — и была готова сделать что угодно, лишь бы удрать… Она снова замолчала. Воспоминания были слишком мучительными. — Ее пришлось отвезти в больницу. Не помню, сколько швов наложили на ее лицо. Зато мне отчетливо запомнилось, как меня отдали в другую семью. Я не виню первых приемных родителей, отказавшихся от меня. Мне всегда хотелось попросить у той женщины прощения. Келлер умолкла, будто израсходовала все силы. Слышалось лишь дыхание Галена, и почему-то эти размеренные звуки успокаивали ее. Наконец он тихо спросил: — И это все? Келлер вздрогнула, подняла голову и удивленно переспросила: — А разве этого мало? — Келлер… ты ведь была ребенком. И никому не хотела зла. Просто произошел несчастный случай. Ты напрасно винишь себя. — Нет, не напрасно. Если бы я не поддалась инстинктам… — Но это же нелепо. Обычные дети постоянно делают глупости. Ты станешь винить трехлетнего малыша, упавшего в бассейн, за то, что взрослый человек утонул, спасая его? Келлер доверчиво положила голову ему на плечо: — Конечно, не стану. — Тогда почему ты упрекаешь себя за то, в чем нет твоей вины? Келлер не ответила, но ей показалось, будто с ее плеч свалилась тяжкая ноша. Гален не винит ее. Может, он прав? Келлер всегда раскаивалась, всегда помнила о случившемся, но, выходит, ей нечего стыдиться. Она покрепче обняла его. Спасибо тебе, — произнесла она мысленно. О, Келлер… Ты замечательная! Ты… само совершенство. Несколько минут Келлер молчала, а потом мысленно обратилась к любимому: Гален, когда придет время, выбери облик какого-нибудь доброго животного. А я думал, ты считаешь, что каждый оборотень должен быть воином, — откликнулся он еле слышно. Некоторым это ни к чему. И она растворилась в его объятиях. Целую вечность они точно купались в мягком, золотистом сиянии. Оно окружало их, проникало в них, объединяло. Иногда Келлер не могла отличить мысли Галена от собственных. Знаешь, я часто пишу стихи, — признался он. — Вернее, пытаюсь писать. Моим родителям это не по душе, они даже стыдятся. Вместо того чтобы стать хорошим охотником, их сын сочиняет какую-то чушь. Я часто вижу один страшный сон, — рассказывала Келлер. — Я стою на берегу океана, вижу волну высотой в сотню футов, знаю, что она приближается и что мне ни за что не спастись. Ведь тебе известно, что все кошки боятся воды. Наверное, в этом все дело. А я постоянно думаю о том, каким животным быть забавнее всего. И всегда выбираю какую-нибудь птицу. Ничто не сравнится с умением летать! Мне всегда приходилось скрывать от приемных матерей, как мне нравится точить когти. Я считала себя очень хитрой, потому что прятала разодранные мною чулки. Но однажды я не удержалась и разорвала шторы, и об этом узнали все. Разговор продолжался бесконечно. Келлер увлеклась им, тихо радуясь близости Галена и тому, что ей незачем прятаться, притворяться или защищаться. Она впервые поняла, как приятно быть самой собой. Гален знает, кто она, он принимает ее такой, какая она есть. Полностью. И он любит ее, восхищается ее красотой, и ему близка ее душа. Их нежная взаимная любовь потрясла Келлер. Ей хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Но им уготована другая судьба. Грядет событие, о котором сейчас не хотелось думать. И все же мысли о нем прорывались сквозь теплое сияние, окружавшее их. Мир… Кроме них, существует еще целый мир. И этот мир в опасности! Забывать об этом нельзя. Гален… Да, я помню. Очень медленно и неохотно Гален выпрямился, отстранил ее. Но убрать руки с ее плеч он не смог. Они долго стояли, глядя друг другу в глаза. Как ни странно, телепатический контакт при этом не прервался. Они по-прежнему читали мысли друг друга, видели их отражение в глазах. Больше такое никогда не повторится, — сказала Келлер. Знаю. — Он прекрасно понимал, что сейчас, сию минуту все изменится. Нам нельзя больше говорить об этом, нельзя даже оставаться вдвоем. Это несправедливо по отношению к Илиане. Мы попытаемся забыть друг друга и продолжать жить. Знаю, — повторил Гален. Келлер удивлялась его смирению, пока не обнаружила, что на его глаза навернулись слезы. — Келлер, это я во всем виноват. Если бы я не был принцем Первого Дома… |