Онлайн книга «Охота на викинга»
|
Я словно смотрю документальное кино: она, молодая, красивая, он — тоже молодой, тоже красавец, а кроме того, уже знаменитость. Потом трагедия — у него во время восхождения на одну из величайших вершин мира Нанга Парбат гибнет брат, ему требуется поддержка, помощь, душевное тепло, и она бросает все — мужа-аристократа, детей — и мчится к нему, отдавая всю себя… Но проходит время, и горы властно зовут его. И он уезжает. Сперва ненадолго, потом — на более продолжительный период, потом еще и еще… — Мы расстались на два десятка лет, — под стук спиц рассказывает Уши. — Виделись изредка. Шло время. Он покорил на этой планете все, что только можно. И вернулся. Она улыбается, но я вижу слезы, глубоко упрятанные в ее прозрачных, ледниковых глазах. Я понимаю, откуда эти слезы. Русские говорят «дорого яичко ко Христову дню». Однако счастье по заказу не бывает. Наш кит уже давно оторвался от поверхности и нырнул в толщу пятого океана. Стюардессы разнесли напитки, скоро должен быть ланч. Я то и дело посматриваю в окно, на белые громады облачных замков, а Уши, постукивая спицами, рассказывает мне про снежные вершины, про кислородное голодание, про палатки типа «гималайка», шерпов, «живые» ледники, горную болезнь и погибших друзей и знакомых. И про триумфы, победы, чествования, пресс-конференции, приглашения и приемы у сильных мира сего… — Быть девушкой альпиниста — это большое счастье, — говорит она. И тогда я задаю вопрос, который возникает у меня совершенно нелогично, вразрез всему сказанному. — Зачем вы это все терпите?! Она откладывает спицы на откидной столик, снимает очки, поворачивается ко мне и смотрит таким взглядом, что меня продирает озноб. — Любовь — это жертва, — наконец отвечает она. И добавляет после секундной паузы: — Не зря говорят, что Бог и есть любовь. Только ему — и ей — человек способен жертвовать что-то безвозмездно. Наверное, это не случайно… Я скажу вам еще одну вещь. Есть, точнее, был такой поэт — Александр Кочетков. Он написал стихи, хорошие и правильные стихи, их должен знать каждый влюбленный. Вот, послушайте… И откинув голову на спинку кресла, Уши прикрывает глаза, начинает читать: С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них — И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг! В Копенгагене меня встречает отец. Мы прощаемся с Уши, и она уходит по светлому коридору аэропорта — непреклонная, прямая, уверенная в себе и своей правоте. И я понимаю, что кто-то там, наверху, не случайно свел нас на соседних креслах воздушного кита-горбача. Отец совсем не изменился за те семь или восемь месяцев, что мы с ним не виделись. Он жмет мне руку, хлопает по плечу. — Долго же ты летел! Я изображаю удивление, спрашиваю: — Как мама? Разумеется, я знаю, что с нею все в порядке, мы регулярно связываемся посредством Skype, но таков ритуал. — Ждет тебя. — Отец перехватывает у меня сумку, увлекает через людный зал к выходу и снова повторяет: — Не устал? — От чего уставать? — на этот раз я удивляюсь по-настоящему — Долгий перелет. — Почему долгий? Нормально. Этому словечку — «нормально» — я научился у русских. Весь мир живет по законам дуализма, и только у русских есть три философские градации состояния чего угодно —: хорошо, плохо и нормально. Как машина? Нормально. Как работа? Нормально. Как отдохнул? Нормально. Это не значит — «никак», это значит, что все прошло без неожиданностей, как позитивных, так и негативных. — Вы опоздали на час двадцать, — сообщает отец. — На сайте авиакомпании написано, что самолет изменил маршрут из-за атлантического циклона над Центральной Европой. Ого! А я, увлеченный рассказом Уши, и не заметил! Выходим на «причал». Подъезжает такси. Это тоже ритуал — обязательно брать из аэропорта такси. Отец отдает водителю сумку, открывает мне дверь. Я сажусь, и только тут до меня доходит: Арита! Я же обещал позвонить, а рейс задержался. Она там наверняка с ума сходит, мучается… Включаю телефон, звоню на стационарный в квартиру Ариты. Стационарный телефон — русские его называют «домашний» — это в России настоящий фетиш. Квартира обязательно должна иметь точку подключения телефона, как в древние шестидесятые. То, что сейчас мобильный телефон с полным безлимитным пакетом обходится дешевле, никого не смущает. В квартире должен быть телефон! — это фактически аксиома и неписаный закон. В трубке противно пищат длинные гудки. Такси трогается. Отец с тревогой посматривает на меня, держа в руке плоскую бутылочку Gammel Dansk. Это тоже наша традиция — по приезду пропустить в такси по паре глотков старой датской настойки. Однако чувствую — сегодня традиция будет нарушена. Нарушена, потому что Арита не берет трубку. Это значит — что-то случилось. Звоню ей на сотовый, находясь в некой прострации. Настроение — смесь раздражения, удивления и страха. Она должна была ждать моего звонка! В трубке играет Bongo bond, Арита поставила эту мелодию вместо гудков. Играет долго, практически до конца. Чувствую, как ладони мои становятся липкими от пота. Что-то случилось! Я снова и снова набираю Ариту, пытаясь представить, прокрутить в голове все варианты, от самых невинных — вышла в магазин, забыв телефон, постучала соседка, и Арита просто не слышит звонка, находясь на лестничной площадке, — до роковых, инфернальных и зловещих. Их я гоню от себя, стараюсь не думать об этом, но подсознание упорно выталкивает жуткие видения с лужами крови, разбитыми машинами, маньяками в подъездах, грабителями в квартире и прочими ужасами, словно бы намекая: «Вот так оно и случается». Нет! Арита жива, здорова, и с нею ничего не произошло. Умом я понимаю это, но пальцы мои все давят и давят на кнопку вызова, а в ухе все звучит и звучит проклятая Bongo bond… Часа через два, которые я провел точно во сне — приехал домой, обнял маму, родственников, поел, как-то общался, что-то делал, — приходит SMS. Я, оборвав на полуслове разговор с дядей Ульриком и родителями, выхватываю смартфон и дрожащими пальцами тычу в экран, зная, чувствуя — это от нее. SMS-сообщение действительно оказывается от Ариты. Оно неожиданно длинное. И пугает меня даже больше, чем то, что она не отвечала на звонки. "Милый, я даже не знаю, с чего начать. Все так неожиданно… все так странно… Моя жизнь как будто не принадлежит больше мне. Ты уехал, и теперь так холодно и одиноко…» |