Книга Жизнь после жизни, страница 68 – Кейт Аткинсон

— Как вы добры, — выговорила миссис Эпплъярд, когда Урсула появилась у ее двери с пакетом детских вещей. — Прошу вас, зайдите.

Без всякой охоты Урсула переступила через порог. Уже знакомый чад вареной капусты смешивался теперь с самыми неаппетитными запахами, какие только могут исходить от младенца. К сожалению, суждение Рене о внешности (точнее, о непривлекательности) сына миссис Эпплъярд оказалось верным: он и впрямь был «страшен как смертный грех».

— Эмиль. — Миссис Эпплъярд дала Урсуле его подержать.

Из-под резиновых трусиков просачивалась влага. Урсула едва сдержалась, чтобы тут же не отдать его назад.

— Эмиль? — позвала она младенца, скорчив ему рожицу и через силу улыбнувшись.

Он свирепо уставился на нее; отцовство не оставляло никаких сомнений.

Миссис Эпплъярд предложила заварить чай, но Урсула извинилась и поспешила вверх по лестнице, во владения сестер Несбит.

Те сохранили прежнюю доброжелательность. Как, должно быть, хорошо жить с сестрой, подумала Урсула. Она бы не возражала коротать свои дни с Памелой.

Своей сухой пятерней Рут сжала ей безымянный палец:

— Вы замужем! Как чудесно!

Черт, кольцо снять забыла, спохватилась Урсула. Она заколебалась.

— Ну, как бы… — И, чтобы не усложнять, скромно заключила: — Да, это так.

Они стали наперебой поздравлять ее, словно замужество было блестящим достижением.

— Как жаль, что у вас нет кольца невесты, с бриллиантиком, — сокрушалась Лавиния.

Урсула совсем упустила из виду, что сестры сами не свои до побрякушек, и пожалела, что ничего не принесла им в подарок. У нее была коробочка, в которой хранились полученные от Иззи пряжки и клипсы с искусственными бриллиантами; старушки оценили бы эти вещицы.

У Лавинии на груди красовалась эмалевая брошь в виде черной кошки. Крошечный глазик-страз подмигивал. К цыплячьей груди Рут крепился солидный топаз-карбункул. Он грозил перевесить ее тщедушное туловище.

— Мы как сороки, — посмеялась Рут. — Обожаем всякие блескучие штучки.

Согрев чайник, они стали радостно обсуждать, чем ее лучше угостить: гренками с пастой «мармайт» {97} или же гренками с джемом, — и тут раздался адский вой сирены. Урсула посмотрела в окно: ничего подозрительного, только прожектор ощупывал черное небо. Прекрасный молодой месяц поставил на фоне тьмы скобку света.

— Поспешим, дорогая, надо спускаться в подвал к Миллерам, — на удивление бодро распорядилась Лавиния.

— У нас что ни ночь, то приключение, — добавила Рут, собирая бесчисленные пожитки: шали, чашки, книги, штопку.

— Фонарик, главное — фонарик не забудь, — игриво напомнила Лавиния.

Когда они дошли до первого этажа, в нескольких кварталах от дома разорвалась бомба.

— Ой! — спохватилась Лавиния. — Вязанье забыла.

— Давай вернемся, родная, — сказала Рут, но Урсула возразила:

— Нет, нужно спускаться в убежище.

— Я рейтузы вяжу для сыночка миссис Эпплъярд, — сообщила Лавиния, как будто ради этого стоило рисковать жизнью.

— О нас не беспокойтесь, дорогая, — сказала Рут, — вы глазом моргнуть не успеете, как мы вернемся.

— Господи, если без этого никак, давайте я сбегаю, — предложила Урсула, но сестры уже тащили свои старые кости вверх по лестнице, а мистер Миллер подталкивал ее ко входу в убежище.

— Рене, Долли и все-все-все, смотрите, кто пришел проведать старых друзей! — объявил он, как в мюзик-холле.

Она уже забыла, сколько душ насчитывается в семействе Миллер, как натянуто держится мисс Хартнелл и какой странный человек мистер Бентли. Что же до Рене — та, по-видимому, забыла пылкость их недавней встречи и лишь пробормотала:

— О боже, еще одна будет нашим воздухом дышать в этой преисподней.

Рене с неохотой качала плаксивого Эмиля. Она была права: это место больше напоминало преисподнюю. В Эджертон-Гарденз подвал, служивший бомбоубежищем, выглядел куда более гостеприимно, хотя Урсула подчас предпочитала рискнуть и переждать налет в собственной постели (если Крайтон находился дома, то вместе с ним).

Урсула вспомнила, что у нее на пальце обручальное кольцо, и подумала, как будут обескуражены этим, придя на опознание, Хью и Сильви, случись ей погибнуть во время налета. Может, Крайтон приехал бы на ее похороны, чтобы объясниться? Только она собралась снять кольцо и опустить в карман, как Рене без предупреждения сунула ей Эмиля — за мгновение до того, как дом содрогнулся от сильнейшего взрыва.

— Надо же, Фриц вознамерился нас запугать, — бодро сказал мистер Миллер.

Ее, кажется, звали Сьюзи. Точно она не могла сказать, она ничего не помнила. Какой-то человек звал ее из темноты: «Эй, Сьюзи, не спать». А потом: «Вот выберемся отсюда и попьем с тобой чайку, а, Сьюзи?» Ее душили пепел и пыль. Внутри у нее что-то необратимо надломилось, треснуло. Она стала золотой чашей. «Прямо по Джеймсу, в самом деле», — услышала она голос Тедди. {98} (Он действительно это говорил?) Она стала сильным деревом (как странно). Ей было очень холодно. Человек, сжимавший ей руку, повторял: «Эй, Сьюзи, ну-ка, не спать». Но это было выше ее сил: бархатный мрак манил обещанием сна, бесконечного сна, сверху мягко падал снег, который закутал ее, как саваном, и все поглотила темнота.

Сентябрь 1940 года.

Без Крайтона ей было тоскливо — до того тоскливо, что она не могла в этом признаться ни ему, ни Памеле. Накануне объявления войны он снял номер в отеле «Савой», она надела выходное платье из синего атласа, но лишь услышала, что они должны расстаться («попрощаться»).

Вопреки, а может, благодаря предстоящему разрыву ночь они провели вместе, и он все время повторял, как ему будет не хватать «этого тела», «очертаний твоей плоти», «этого милого лица» и так далее; в конце концов она не выдержала:

— Ты сам так решил, а не я.

— Это кровавое решение, — сказал он, но она не поняла, к чему относятся его слова: к объявлению войны или к их разрыву.

Ее занимал вопрос: неужели он точно так же занимается любовью с Мойрой, тщательно дозируя отчуждение и страсть, но вопрос этот был из разряда тех, которые лучше не задавать, чтобы не услышать правду. А впрочем, какая разница, ведь Мойра заполучила его обратно. Добро хоть и потасканное, зато свое.

Наутро они позавтракали в постели, а потом прослушали обращение Чемберлена. У них в номере было радио. Вскоре завыла сирена, но, как ни странно, ни один из них не проявил беспокойства. В этой ситуации было что-то нереальное.

— Возможно, это испытание, — сказал Крайтон, а Урсула подумала, что отныне, как видно, все будет испытанием.