Книга Время горящей спички, страница 44 – Владимир Крупин

Она однажды ходила и ошиблась. Я сидел в передней, она вошла и от порога стала ради Христа просить милостыню. Не надо было мне выходить. Она бы увидела, что дома никого нет, постояла бы и ушла, но я не узнал по голосу и вышел. Она как раз крестилась.

Больше она не пришла в школу. Может быть, боялась, что я скажу, что она крестится и снимает пионерский галстук после школы? Ее не было, и в воскресенье я пошел в деревню, где она жила. Изба у них была совсем маленькая, на дворе никакой даже курицы. А внутри было так все ободрано, темно и так бедно, что сейчас никто и не поверит. Аня спряталась от меня за печкой.

Тогда ходили слухи, что поймали женщину, которая продавала пирожки с мясом, и будто бы это мясо было ее детей, а узнали по ноготку. И уже потом мне казалось, что эта женщина — мать Ани, а ноготок этот Анин. Так думалось, видимо, оттого, что тогда в темной избе эта худая больная женщина злобно посмотрела на меня и сказала: «И без учебы сдохнет», и еще оттого, что Аню я больше не видел.

Так вот это были нищие, а ты? И я так рассердился, что набрался решимости и в переходе хлопнул его по плечу:

— Много набрал?

Испугался он страшно. Но, видимо, и на такой случай он был подготовлен и отработанно мучительно затрясся и закатил белки.

— Не бойся! — грубо сказал я. — Никто тебя не ограбит.

Он замычал и, показывая на плечо, изобразил ладошкой погон:

— Майор?

— Ефрейтор, — сказал я. — Валяй.

— С-сы-сы-сы, — зазаикался он. — Сын!

Ну, сейчас залепит, что у него сына вчера убили в подъезде и на гроб негде взять.

— Говори нормально!

Но он все трясся и трясся.

— Иди!

Уже подъезжали к Курскому. Нищий вошел в головной вагон. И хотя люди вставали и готовились к выходу, он все-таки приступил к работе.

— Братья и сестры!

На него стали оглядываться. Заговорило поездное радио и заглушило мужика. «При выходе из вагонов не забывайте свои вещи» — вот что сказали по радио.

С утра шел дождь, вагонные окна запотели. Это к тому, что электричка остановилась, и не было видно где. Но я часто тут ездил и знал, что стоит она перед мостом через Яузу, напротив Андроникова монастыря.

В наступившей тишине вновь зазвучал голос нищего.

— Ездил к сыну в армию, в Ростов. Возвращался обратно — в вагоне случился приступ. Очнулся — чемодана нет. Возвращаюсь домой, в Горький. Собираю на билет. Подайте сколько можете. В кармане у меня тетрадка — запишите свой адрес — приеду, вышлю. Подайте ради всесветного Господа Бога нашего.

И так говорил он жалобно и проникновенно, так по-стариковски, что люди дружно полезли в карманы. Молодежь, впрочем, и тут обошлась. Адрес свой, конечно, никто не записал.

Мне стало стыдно. Я вспомнил, что мама моя всегда говорила: «Не вели, Господи, принять, вели, Господи, подать».

И вот — Курский. Люди, не забывая, конечно, вещи, выходили из вагона. Нищий стоял и провожал их, крестя дряхлой рукой. И никто слова плохого ему не сказал. Пятаки, готовые для метро, переходили к нему.

«Не должно же в самом деле исчезать сострадание, и пусть чужое горе будет единением. И человек этот со своим несчастьем нужен. Дороже всяких денег наличие совести. А жалость — это начало ее» — так думал я и спросил нищего:

— Вам в самом деле в Горький?

— Сынок! — сказал он и заплакал.

— Вы набрали на билет?

Он плакал.

— Сколько стоит билет?

Он окончательно расквасился.

— Идемте.

Я вывел его из электрички. Те люди, что ехали, уже ушли, а новые видели, что молодой мужчина помогает инвалиду.

Пока мы шли по проходу, он все повторял, как он благодарен людям, что он инвалид труда, но пенсии нет, все бумаги были в чемодане. Припадок — чемодана нет. Надо в Горький. Запишите адрес, я вам вышлю. В артели нет места. Три раза его дом попадал в пожар, два раза в наводнение.

Народу у кассы было порядочно.

— Сядьте, — сказал я и встал в хвост.

Он пошел к дивану, но свернул в сторону. Я догнал.

— Вы куда? Я же очередь занял.

— К администратору.

— Действительно! Идемте!

С решимостью законного дела я пробился к администратору и заранее собрался нагрубить, если откажут. Но администратор — тетя в годах — выдала мне бумажку в кассу номер семь.

— Номер семь — христианское число, — сказал я нищему.

— Большое спасибо!

Билет стоил восемь рублей. Отошли в сторону, стали считать деньги. Каждый пятак, каждый трешник, каждый гривенник нищий доставал мучительно долго. Набрали рубль.

— Слушай, — не выдержал я. — Никто нас не видит. Высыпай все!

— Сынок! — зарыдал он. — Мою жизнь описать Льва Толстого не хватит.

Глаза его вновь стали заволакиваться. Я подумал — опять припадок, усадил его. Он продолжал доставать по монетке.

Набрали шесть с мелочью. Вернее, набрали одной мелочью шесть с копейками.

— Больше нету, — сказал нищий.

У меня было три рубля. Обычно жена дает рубль на обед, а сегодня нужно было купить дочери набор для урока труда: цветную бумагу, клей.

«Бог с ним!» — подумал я. Жена, конечно, расстроится, да и дочь обидится, но зато доброе дело, пусть за него им будет лучше.

— Ладно, — сказал я и решительно пошел к седьмой кассе.

Когда я, досыта натерпевшись злости от очереди, накрасневшись от молоденькой кассирши, которая пересчитывала мелочь, получив билет, вернулся к нищему, его… не было. Не было нигде. Он сбежал.

Большое спасибо!

Самое плохое, что этот вымогатель мог подумать, что я у него взял деньги не на билет, а себе. Он же по себе судил. Ведь те времена, о которых я вспомнил, нечего идеализировать. И тогда бывали сытые нищие. У них, например, была такая забава. Играли в карты на какую-то деревню. То есть проигравший должен был обойти всю деревню и собранные куски отдать.

Ну догоню я его, ну возьму за шкирку, да те же сердобольные граждане сочтут меня хулиганом. И вообще, чего ради я связывался? Шел за ним? Получилось, что подсматривал, как он в переходе переставал трястись. Это его кулисы, а за кулисы не надо ходить. Да и легкий ли хлеб? — походи-ка по электричкам.

Хотя, конечно, обидно: вместе с пятаками убывает и без того невеликая сострадательность. Да раз, да другой, да третий — чего же останется, когда надо будет помочь по-настоящему?

И опять я невольно вспомнил об Ане.

Когда я рассказывал знакомым об этом нищем, почти все говорили, что видели тех или иных вымогателей. Одна женщина даже в метро видела нищенку с девочкой. Девочка была с погремушкой и трясла ее около пассажиров, обращая внимание.