Книга Стечение обстоятельств, страница 22 – Александра Маринина

– К сожалению, мне пока нечего вам сказать, Александр Евгеньевич. Могу утверждать определенно, что Филатову убили не из ревности и не из-за денег. Но это, увы, пока все, что мы знаем точно. Конечно, могут открыться и новые обстоятельства. Тогда мы вернемся к этим версиям.

– Я боюсь показаться вам надоедливым, но… Вы позволите мне приходить к вам, узнавать, как идут дела? Вы ведь знаете, – он пристально посмотрел Насте в глаза, – я любил Ирину. Очень любил. Я был готов пойти на развод, но она и слышать не хотела, говорила, что все равно негде будет жить.

– Александр Евгеньевич, – дружелюбно улыбнулась Настя, – вы много лет знали Ирину Сергеевну. Расскажите мне про нее. Вы же понимаете, нам важна каждая мелочь, каждая деталь.

– Что вам рассказать? – вздохнул Павлов. – Ирочка была… Да разве это расскажешь? Чудесная, очаровательная, нежная… – Было видно, что он не на шутку разволновался, руки задрожали, кадык дернулся над узлом галстука. – Не могу, простите.

Он поднялся. Взглянул на часы. Вымученно улыбнулся Насте.

– Давайте заключим с вами маленькую сделку, Анастасия Павловна. Вы мне разрешите приходить и спрашивать про ход расследования, а я за это буду рассказывать вам про Ирочку. Договорились?

– Хорошо. Приходите, буду с нетерпением ждать ваших рассказов.

Почти столкнувшись с Павловым в дверях, к Насте влетел разъяренный Гордеев.

– Знаешь, где сейчас Шумилин? В клинике неврозов. Ковалев, конечно же, побежал к своему дружку и все рассказал. А Виноградов даже ничего выяснять не стал, видно, знает отлично, какая сволочь его родственничек и чего от него можно ожидать. Запихнул в психушку от греха подальше, чтобы мы его не достали.

– Интересно, а Ковалев об этом знает? Ситуация-то пикантная. Виноградов, с одной стороны, друг, а с другой – укрывает насильника его же родной дочери. По сути одно то, что парень согласился на госпитализацию, в глазах Ковалева должно быть признанием в том, что он виновен.

– Верно, – согласился Гордеев. – Виноградов должен бы, по идее, скрывать это от Ковалева.

– Попробуем узнать кое-что. – Настя набрала номер телефона. – Будьте добры Эллу Леонидовну. – Прикрыв трубку рукой, она пояснила Гордееву: – Моя приятельница. Работает в клинике неврозов. Мы с ней вместе курс психодиагностики у Березина слушали… Эллочка? Здравствуй, это Настя Каменская.

Обменявшись любезностями, Настя попросила, если возможно, выяснить, по чьей протекции госпитализировали Шумилина Сергея Викторовича, 1968 года рождения. Элла обещала перезвонить.

Долгожданный звонок раздался в самом конце дня. Настя поговорила с Эллой и, озадаченно покачав головой, зашла к Гордееву.

– Шумилина в клинику устраивал лично сам Ковалев Виталий Евгеньевич.

– Подонок, – тихо пробормотал Виктор Алексеевич. – Ну, мы еще поглядим, кто кого.

И этот понедельник, двадцать второе июня, был таким же жарким, как все предыдущие дни. И снова, чуть приволакивая распухшие от жары ноги, Настя Каменская, не выносившая толпы и духоты, медленно брела мимо автобусных остановок домой. Она думала о том, что в русском языке слово «правда» – только одно, а слов, противоположных по значению, куда больше: «обман», «ложь», «неправда», «вранье». Может, потому, что правда – проста, а ложь многолика? Настя стала перебирать в уме синонимы этих слов на всех известных ей языках. Поглощенная своими лингвистическими изысканиями, она не заметила невысокого смуглого человека в очках, который на некотором отдалении следовал за ней от самой Петровки. Если бы с Настей рядом был Юра Коротков, он бы наверняка узнал этого человека. Но Юры не было, а обнаруживать наблюдение Настя не была приучена.

* * *

Во вторник ситуация неожиданно обострилась. Насте позвонил Дима Захаров, сообщил, что агентство, в котором он работает, получило заказ на сведения об Ирине Сергеевне Филатовой. Заказ передан, естественно, через посредника, да и самого посредника шеф все равно не назовет. Имя клиента – профессиональная тайна. Обычно ленивая и медлительная, Настя пулей влетела в кабинет к Гордееву.

– Виктор Алексеевич, у меня на телефоне Захаров из частного охранного агентства. Кто-то интересуется биографией Филатовой.

– Да? – Колобок сунул в рот дужку очков. – Любопытно. Какие будут суждения?

– Если уж нам так повезло с Захаровым, я думаю, есть смысл этим воспользоваться. Надо спеть им какую-нибудь песенку.

– Врать нехорошо, Анастасия, – пошутил Колобок.

– Это не ложь, а дезинформация. Зачем нам мучиться, устанавливая клиента, когда можно просто посмотреть, где нашу песенку будут повторять.

Настя вместе с Захаровым начала сочинять биографию Ирины, стараясь гармонично сочетать общеизвестные факты с изящной выдумкой.

А Виктор Алексеевич Гордеев вызвал к себе Ковалева.

– Виталий Евгеньевич, мне казалось, что в прошлый раз мы поняли друг друга. А вы меня подвели, нарушили нашу договоренность. Как же так? – мягко и вкрадчиво начал Колобок.

– Я вас не понимаю, – надменно ответил Ковалев.

– Вы разве не сообщили Виноградову о наших подозрениях в адрес его племянника? – невинно осведомился полковник.

– Я не счел возможным скрывать от него, – с достоинством произнес Виталий Евгеньевич.

– Могу я узнать, что вам ответил на это Виноградов?

– Вы что, допрашиваете меня? – возмутился Ковалев. – Почему я должен докладывать вам, что мне говорят мои друзья в личной беседе?

– Не должны, – мирно согласился Гордеев. – А вам не показалось странным, что Виноградов тут же госпитализировал племянника с таким диагнозом, который исключает проведение в отношении его процессуальных действий?

– Я вас не понимаю, – повторил Ковалев. – Сережа болен, очень болен, у него глубочайшая депрессия. Он нуждается в лечении и врачебном надзоре.

– Это понятно, – согласно кивнул Гордеев. – И на почве чего у него такая глубокая депрессия?

– Трагедия в личной жизни. – В голосе Ковалева послышалась уверенность. – Любимая девушка обошлась с ним незаслуженно жестоко, а в этом возрасте, сами знаете, когда рушится любовь – рушится мир.

Виктор Алексеевич сочувственно поцокал языком.

– Надо же, как бывает. Такой красивый, статный парень, косая сажень в плечах, девушки должны его обожать.

– Да-да, – оживленно подхватил Ковалев, – так всегда и бывает, но вот сошелся свет клином на одной – и вся жизнь прахом.

Гордеев помолчал, потом очень тихо спросил:

– Виталий Евгеньевич, вы не испытываете неловкости?

На самом деле Гордееву хотелось крикнуть во весь голос: «Неужели вам не стыдно?!»