Книга Украденный сон, страница 67 – Александра Маринина

Тамара Сергеевна тихонько, насколько это вообще было возможно при ее комплекции, прошла на кухню, зажгла газ под чайником и подсела к телефону.

– Плохи дела у вашей Каменской, – вполголоса сообщила она Гордееву.

– Что с ней? – всполошился Колобок.

– Во-первых, она действительно больна. Я совершенно серьезно порекомендовала ей лечь в госпиталь, для этого есть все основания.

– И что она ответила?

– Отказалась наотрез.

– Мотивы?

– Ее стерегут, причем совершенно открыто, не стесняясь. Это, во вторых. А в-третьих, она просила вам сказать, что вы были правы. Она хотела бы сделать очень многое, но не может, потому что дала слово и обязана его сдержать.

– Кому она дала слово?

– Виктор Алексеевич, я передала вам все дословно. Больше она ничего не сказала.

– Тамара Сергеевна, у вас сложилось какое-нибудь личное впечатление о ситуации?

– Ну… Более или менее. Каменская подавлена, удручена, она знает о том, что ее стерегут. По-видимому, отказ от госпитализации продиктован тем, что ей запретили выходить из дома под угрозой причинения неприятностей кому-то из близких.

– Она одна в квартире?

– С ней какой-то рыжий лохматый мужчина.

– Я его знаю, это муж.

– Это не муж, – возразила Рачкова, привыкшая называть вещи своими именами.

– Ну, неважно, – уклонился от уточнений Гордеев. – Пусть будет друг. А кто сторож?

– Юноша с лицом херувима. Сидит на подоконнике, на лестничной клетке между этажами.

– А других не заметили?

– Честно признаться, не смотрела специально. Я и этого-то увидела только потому, что он поднялся по лестнице и посмотрел, кто звонит в дверь к Каменской.

– Нахально, однако, – заметил Виктор Алексеевич.

– Я же говорю вам, он не скрывается. По-моему, на нее пытаются таким способом оказать давление.

– Вполне возможно, – задумчиво согласился полковник. – Спасибо вам, Тамара Сергеевна. Вы даже не представляете, как много вы для меня сделали.

– Почему же, представляю, – улыбнулась в трубку Рачкова.

Закончив разговор, она повернулась, чтобы выключить закипевший чайник, и заметила входящего в кухню мужа.

– А я и не слышал, как ты пришла, мамочка, – сказал он, подходя и целуя жену в седую макушку.

– Ну еще бы, у тебя опять сборище марочных фанатов. Квартиру обворуют – и то не услышишь, такой у вас гвалт стоит.

– Не правда, мамочка, – обиделся муж, – никакого особого гвалта не было. Ты насовсем вернулась?

– Нет, чаю выпью и побегу. Сегодня много вызовов, началась очередная эпидемия гриппа.

– Неужто так прямо все гриппом заболели? – усомнился супруг, признававший только два диагноза – инфаркт и инсульт, и считавший все остальные заболевания формой отлынивания от служебных обязанностей. – Небось среди твоих больных – половина симулянтов. В такую мерзкую погоду не хотят на работу ходить, вот и гоняют тебя, старушку, почем зря.

Тамара Сергеевна молча пожала плечами, сделала большой глоток обжигающе горячего чая и откусила толстый кусок сдобной булки, обильно смазанной сливочным маслом, да вдобавок с внушительным слоем апельсинового джема. Она всегда была любительницей мучного и сладкого.

– Как твоя поясница? – спросила она.

– Ноет потихоньку, но уже гораздо лучше.

– Опять побежишь сегодня на свое филателистическое сборище?

– Мамочка, относись, пожалуйста, с уважением к моему невинному хобби, – с улыбкой сказал муж Тамары Сергеевны. – Это достойное и интеллигентное занятие. Ты же не хочешь, чтобы я опустился, начал пить и целыми днями забивал «козла» во дворе?

– Конечно, не хочу, – миролюбиво согласилась она, залпом допивая чай и торопливо дожевывая булку. – Все, папочка, я убежала, можешь напоить чаем своих гостей. Целую! – крикнула она уже из прихожей, надевая пальто и открывая дверь.

«Негодяи», – гневно твердил про себя Виктор Алексеевич Гордеев, вялым неспешным шагом двигаясь от метро к зданию на Петровке. Несмотря на приближающийся Новый год, в Москве было промозгло, сыро и слякотно, изредка выпадавший снег тут же смешивался с водой и грязью. Небо было тяжелым и серым, и таким же было настроение полковника Гордеева. Он шел, опустив плечи, засунув руки глубоко в карманы пальто и глядя под ноги.

«Чем же они взяли Стасеньку? Чем-то очень простым, но эффективным. Не зря говорят, против лома нет приема. Пока они осторожничали, подбирались к ней из-за угла, она, как умела, уворачивалась от них. Теперь они пошли напролом, открыто и не стесняясь. Правда, у народной мудрости есть и продолжение: против лома нет приема – окромя другого лома. Где же взять этот другой лом? Эх, если б знать, чем же они держат Стасеньку».

И еще одна вещь не давала покоя Виктору Алексеевичу. Почему Настя не воспользовалась помощью доктора Рачковой? Она могла передать через нее Гордееву всю необходимую информацию на словах или в записке, а уж он придумал бы что-нибудь. Почему же она не сделала этого? Колобок слишком хорошо знал свою подчиненную и не допускал и мысли о том, что она просто-напросто не догадалась сделать это. Такого быть не могло. А что же могло быть? У Гордеева было такое чувство, что в самом этом факте и заключена самая главная информация.

Настя, не передав через врача практически ничего нового, ценного и интересного, тем самым хотела что-то ему сказать. Но что же? Что?

Колобок внезапно резко ускорил шаг, вихрем промчался по сумрачным коридорам Петровки, 38 влетел в свой кабинет, швырнул влажное от уличной сырости пальто на стул в углу и вызвал своего заместителя Жерехова.

– Что у нас происходит? – отрывисто спросил он.

– Ничего сверхсрочного, – спокойно ответил Жерехов. – Обычная рутина.

Провел вместо тебя утреннюю оперативку.

Лесников закончил работу по изнасилованию в Битцевском парке, следователь очень им доволен. Селуянов в очередном запое, к вечеру появится.

Он, оказывается, позавчера ухитрился слетать к детям, после этого, как всегда, пребывает в глубокой депрессии. На нас повесили убийство члена правления банка «Юник», его я поручил Короткову и Ларцеву. Каменская больна. Все остальные живы-здоровы, работают по старым делам. Как твой зуб?

– Зуб? – недоуменно сдвинул брови Гордеев. – Ах, да, спасибо. Мышьяк положили, там, оказывается, нерв обнажился.

– Чего ты крутишь, Виктор? – тихо спросил его Жерехов. – Не болит у тебя зуб и ни у какого врача ты не был. С каких это пор ты стал мне врать?