Онлайн книга «Гипсовый трубач»
|
— Я нарядился хиппи… на карнавал. Глупо, конечно… — Не скажите! Конечно, хиппи тогда уже выдыхались. Хотя, впрочем, еще дурачились. Демонстрацию в Москве отчудили. Но я не пошел. С девушкой залежался… — А вы тоже были хиппи? — удивился Кокотов. — Разумеется! Как говаривал Сен-Жон Перс, кто не глупит в молодости, тот не мудрит в старости. А как вас загребли в КГБ? Расскажите! Скрутили, привезли на Лубянку? Да? Били? Хорошо бы! — Никто не скручивал и не бил. Просто меня вызвали к Зэка. Примчался напуганный Ник-Ник и закричал: «Скорее, скорее! Зовут!» — а сам глаза в сторону отводит. Я побежал. Вижу: у административного корпуса черная «Волга» стоит. Ну, подумал, Сергей Иванович снова к Зое приехал. Соскучился… — Какой Сергей Иванович? — живо заинтересовался Жарынин. — Не важно. Тем более что это был не он. Зэка сидела за своим директорским столом, но сидела как-то странно — не начальственно: молчала и сцепляла в змейку канцелярские скрепки. Она так всегда делала, когда сердилась. Цепочка была уже довольно длинная. А за приставным столом устроился крепкий стриженый мужик лет тридцати. Белая рубашка с короткими рукавами. Галстук. Лицо совершенно не запоминающееся. Только вот стрижка его мне сразу не понравилась: короткая, как у военного, но стильная, как у гражданского пижона. — Да, опасная стрижка! Когда меня из-за «Плавней» в «контору» таскали, я тоже обратил внимание, какие они там все аккуратненькие. Поэтому и империю сдали так бездарно! Аккуратисты должны работать в аптеке, а не в тайной полиции. — Я могу продолжать? — с тихим раздражением поинтересовался Кокотов. — Да, конечно, коллега! Извините — увлекся… — На стуле висел его пиджак, явно заграничный, недешевый, светло-серый с перламутром… — Финский. Точно! У них все отлажено было — им звонили из универмага, если импорт приходил. А мы еще удивляемся, что гэбэшники вместо того, чтобы государство спасать, в бизнес ломанули. Променяли, подлецы, первородство державосбережения на чечевичную похлебку крышевания. Вы вспомните генерала Калугина! Государство, которое дозволяет человеку с такой гнусной рожей работать в органах, обречено! Вот был у меня одноклассник… — начал распространяться Жарынин, но, перехватив укоризненный взгляд соавтора, по-детски приложил палец к губам: — Молчок-волчок. — …На столе перед незнакомцем лежала тонкая дерматиновая папка на молнии — такие выдавали делегатам слетов и конференций. Увидев меня, Зэка нахмурилась и объявила: — А вот и Кокотов! — Присаживайтесь! — кивнул стриженый, не встав мне навстречу и не подав руки. — Вас как зовут? — Андрей… — ответил я, осторожно устраиваясь на стуле. — А отчество? — Львович. — Я так почему-то и думал. — Но можно и без отчества. — Нельзя! — Он посмотрел на меня с обрекающей улыбкой. — Нельзя вам теперь, Андрей Львович, без отчества! Никак нельзя. Вы ведь, кажется, студент второго курса педагогического института имени Крупской? — Третьего… на третий перешел… — А я сотрудник Комитета государственной безопасности. Ларичев Михаил Николаевич. — Он вынул из нагрудного кармана удостоверение и раскрыл: на снимке стриженый был одет по форме, а выражение лица, остановленное фотографом, такое… понимаете… равнодушно-карательное. — Еще как понимаю! — Я даже, знаете… — Кокотов замялся, сомневаясь, стоит ли рассказывать ехидному соавтору неловкую подробность, но потом все-таки решился, ради искусства. — Я, знаете ли, чуть не описался со страха… Я раньше думал, это просто образное выражение, гипербола… Нет, не гипербола! — Конечно не гипербола! Это жестокая реальность. Гражданин должен трепетать перед Державой, как блудливый муж перед верной и строгой супругой… Иначе — крах. — Это снова Сен-Жон Перс? — ядовито спросил Кокотов. — Нет, это мои личные соображения… — скромно улыбнулся Жарынин. — Я могу продолжать? — Конечно! — Ларичев, понятно, заметил мое смятение. Он был доволен и долго рассматривал меня с какой-то добродушной брезгливостью. — Наверное, мне лучше выйти… чтобы вы могли спокойно поговорить? — вдруг предложила Зэка и собрала «змейку» в комок. — Да нет уж! Раз это случилось в вашем лагере, останьтесь, пожалуйста! — холодно попросил Михаил Николаевич, нажимая на слово «вашем». — А что случилось? — спросил я мертвым голосом. — Не догадываетесь? — Он звучно открыл молнию и вынул из делегатской папочки большую фотографию, судя по оторванным уголкам, приклеенную, а потом содранную. — Это вы? — Где? — Вот! — он постучал пальцем по моему лицу. — А говорили, пальцем вас не тронули! — покачал головой Жарынин. — Нет, он постучал по снимку, сделанному нашим лагерным фотографом Женей во время карнавала. В центре стояла Людмила Ивановна, одетая атаманшей, рядом с ней я — в майке с надписью «Make love not war». На лбу у меня красовалась бумажная лента со словом «Hippy». За нами толпился первый отряд, изображавший шумную пиратскую ватагу. Сзади виднелись Таины уши, поднимавшиеся над пионерской толпой… — Простите, Андрей Львович, запамятовал: Тая — это девушка, с которой у вас, пардон, было? — Да. — А уши? — Она сделала себе из ватмана длинные заячьи уши. Очень смешные… — Понятно. Веселая девушка. — Так это вы или не вы? — повторил вопрос Михаил Николаевич. — Я… — ответил я. — Выходит, вы, Андрей Львович, у нас хиппи? — В каком смысле? — В прямом. Состоите в организации хиппи, так или нет? И врать не надо! — Он комсомолец, — хмуро вставила Зэка. — «Молодую гвардию» фашистам тоже комсомолец сдал! — понимающе усмехнулся Ларичев. — Кто еще входит в вашу организацию? — Никто. — Так не бывает! — Я не хиппи! — пролепетал я, наконец сообразив, в какую жуткую историю попал. — Это же просто карнавальный костюм… — Странный выбор для пионерского карнавала! Не находите? Майка ваша? Отвечайте! — Майка… Майка… — Кокотов решил не говорить соавтору, что со страха готов был выдать Таю. Но в этот самый момент Зэка уронила на стол металлическую змейку, которую во время разговора пересыпала с ладони на ладонь. Вздрогнув от звука, Андрей глянул на директрису и увидел, как она чуть заметно покачала головой. — Так чья это майка? — повторил Ларичев. — Ваша? — Нет… — А чья? |