Книга Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю, страница 20 – Юлия Арапова, Ольга Разумная

— Давно пора, — недовольно бросил Нейман и посмотрел на часы, давая тем самым понять, что Ульяна слишком задержалась с визитом.

На самом деле торопиться ему было совершенно некуда, просто как всякий одинокий трудоголик он терпеть не мог вечер пятницы и мечтал хоть на ком-нибудь выместить свое дурное настроение. Ульяна подвернулась как нельзя кстати.

— Специалисты смотрели? — не глядя на переминающуюся в дверях подчиненную, поинтересовался Борис Францевич. — Появилась хоть какая-то ясность? Да не мнитесь вы на пороге, садитесь напротив, рассказывайте.

Ульяна бесшумно прошмыгнула к креслу и села на самый краешек. Она отлично знала это настроение шефа и в душе ничуть на него не обижалась. Только любопытство мучило доктора Караваеву: почему хандра нападает на обычно спокойного и доброжелательного Неймана именно по пятницам, когда большинство людей испытывают легкую эйфорию в предвкушении двух выходных дней?

— Все специалисты были, — открывая перед собой карту Валерии Троепольской, бодро отрапортовала Ульяна, — но вот толку особого от них не было.

— Что?! — «Папа» наконец-то соизволил взглянуть на своего лучшего ординатора. — С чего вдруг такие выводы, уважаемая Ульяна Михайловна?

— Так смотрите сами. — Караваева ткнула пальцем в заключение хирурга. — Иван Палыч черным по белому написал, что живот у пациентки мягкий, спокойный, патологий не выявлено…

— Погоди! — Борис Францевич незаметно для себя перешел с Ульяной на «ты», это был хороший знак, значит, хандра потихоньку отступала, — так уж и не выявлено, а боли?

— Носили спазматический характер, — словно ожидая этого вопроса, не задумываясь выпалила Уля. — К тому же у нее хронический эндометрит, и он мог…

— Я и без тебя знаю, что он мог, — прервал Караваеву «папа». — Как обстоят дела с аллергологом?

— Нормально! Владислав Михайлович заходил лично! Велел передать, что при всем уважении к вам в следующий раз не побежит диагностировать банальную пищевую аллергию, а пришлет кого-нибудь пониже рангом. А то, говорит, не солидно профессору, доктору медицинских наук такой ерундой заниматься.

— А по делу этот великий эскулап что-нибудь сказал? — не обращая внимания на Ульянин сарказм, поинтересовался Нейман.

— Сказал! Сказал, что необходимо собрать подробный аллергологический анамнез, составить план лабораторных исследований…

Нейман многозначительно закатил глаза.

— Вот и я о том же, — поддакнула шефу Ульяна, — так что пока мы просто взяли все возможные аллергопробы, а там посмотрим.

— Ясно, а что анализы?

— Вот, смотрите сами. — Ульяна протянула Нейману несколько серых бланков.

— Погоди, да тут нет и половины!

— А что вы хотите, Борис Францевич, сегодня же пятница, конец рабочей недели, никакими угрозами я не смогла заставить лаборантов задержаться на часок-другой. Но они клятвенно заверили, что в понедельник к обеду все будет готово.

— В понедельник к обеду, говоришь… — Нейман недовольно хмыкнул и швырнул почти бесполезные листочки на стол. — А два выходных дня что прикажешь делать, в потолок плевать и смотреть, как девчонка чахнет у нас на глазах?

— Ну а что мы можем? Давайте витаминчики общеукрепляющие поколем… — неуверенно предложила Караваева, понимая, что вопрос шефа скорее риторический и никто не ждет от нее аргументированного ответа.

— Себе лучше витаминчики поколи, вдруг поможет, — беззлобно отмахнулся от нее Борис Францевич, — а Троепольской распорядись завтра с утра дать двадцать миллиграммов дексаметазона одноразово, и чтоб отслеживали температуру. Вечером созвонимся, поняла?

— Поняла! Но почему дексаметазон?

— Да появилась у меня одна идейка. — Немайн еще раз внимательно пробежал глазами результаты Лериных анализов и задумчиво изрек: — Сдается мне, что у Троепольской системное аутоиммунное заболевание.

— Волчанка?

— Похоже, — кивнул шеф, — и если я прав, дексаметазон завтра же вечером собьет ей температуру, а нам поможет поставить верный диагноз.

Ульяна вот уже в который раз восхитилась тем, насколько изобретательно и нестандартно мыслит Нейман. Он запросто фонтанирует смелыми, а порой почти абсурдными идеями, не боится ошибок, рискует и часто принимает ответственные решения, опираясь лишь на интуицию, и, словно в награду за эту дерзость, обычно оказывается прав. Как же ей повезло, что именно этот человек стал ее учителем, наставником, да что там говорить — почти другом. Хотя… Из груди Ульяны невольно вырвался тяжелый вздох. Иногда ей казалось, что чувство, которое она испытывает к своему шефу, гораздо сильнее и глубже, чем обыкновенная дружба, и что она хотела бы видеть Неймана не просто коллегой и начальником, а близким, родным человеком, возможно, даже спутником ее жизни…

— Что замерла, Ульяна Михайловна? — прервал Улины размышления Нейман. — Аудиенция окончена, домой беги. Да не забудь по дороге занести назначения в карту Троепольской, а лучше подстрахуйся и продублируй на словах. Кто из сестер сегодня дежурит?

— Серафима Леонидовна.

— Отлично, у этой память — капкан, можно не волноваться.

Уля решила не откладывать дело в долгий ящик и тут же отправилась на пост. Серафима Леонидовна Козлова, обаятельная миловидная брюнетка лет пятидесяти, помнила Улю еще студенткой и встретила ее с добродушной улыбкой.

— Что, Улечка Михайловна, засиделись-то так? На этаже только вы да Борис Францевич остались. Но шеф у нас известный полуночник, его последние полгода с работы добром не выгонишь. А у вас дело молодое! Небось дома-то уж заждались.

— Да все дела, Серафима Леонидовна, — улыбнулась Ульяна, прощая этой милой женщине легкое панибратство, которое другим медсестрам она не спустила бы. — Вот сейчас оставлю вам утренние назначения для Троепольской и побегу.

— Давно пора, всех дел все равно не переделаете и шефа своего не пересидите. Он, скажу вам по секрету, иногда даже ночует в кабинете на диванчике.

— Ночует?! — Уля удивленно уставилась на не в меру разболтавшуюся женщину. — А как же к этому относится Тамара Константиновна?

— Чего не знаю, того не знаю, — растерянно пожала плечами Серафима, — я ее что-то давно тут не видела. Раньше, бывало, часто забегала в обед или в ночное дежурство шефа, целыми сумками провизию таскала, чтобы ее Боречка столовской едой не питался. Готовит она отменно, у нее же мать грузинка, небось научила дочку кулинарным премудростям. Я думаю, Томочка работать пошла, сынок-то их, Митя, вырос, за границу учиться уехал, только вот не помню куда — то ли в Англию, то ли в Америку…

— И откуда вы только все знаете? — удивилась Ульяна. — Борис Францевич не любит болтать о своей личной жизни.

— Так люди говорят, — простодушно улыбнулась Серафима и открыла журнал назначений. — Что вы там, Ульяночка Михайловна, про Троепольскую говорили?