Онлайн книга «Ох уж эта Люся»
|
«Пора открывать дверь», – решила Петрова и потянула швабру на себя. Та даже не шелохнулась. – Черт, – выругалась Люся. – Заклинило. Действительно, последний толчок оказался столь мощным, что одна из половинок входной двери в здании дореволюционной постройки просела, и швабру заклинило намертво. – Что случилось? Петрова повернулась на выдох толпы. – Случилось землетрясение, – ответила Люся. – И входную дверь… Она не успела договорить. Ее прервал звук, характерный для инфекционного отделения. Одного из детей стало безудержно рвать: малыш заплакал. Всхлипывание чередовалось с утробным рыканьем, отвратительный запах усиливался, и позыв к рвоте ощутила, думается, не одна Петрова. Просто на ней был белый халат, а не байковый, и он гарантировал власть над ситуацией. – Кого рвет? – выкрикнула обладательница белого халата, довольно хорошо различимого в темноте. – Колю рвет, – вразнобой доложили вдруг переставшие грозно молчать мамочки. – Какого Колю? Фамилия? Палата? – Семенова Колю, третья, – тонко завыла в темноте тоже, видимо, Семенова. – Мамочки, напоминаю. Вы находитесь в инфекционном отделении. Семеновы поступили вчера вечером. Точный диагноз не установлен. Высока вероятность того, что он неблагоприятен и опасен для окружающих. У вас на руках дети. Любой их контакт с рвотным отделяемым может привести к вторичному инфицированию и утяжелению их и так нестабильного состояния. Настоятельно прошу разойтись по палатам, дабы избежать распространения опасной инфекции. Петрова, конечно, несла полный бред: детей с острыми формами опасных заболеваний помещали в изолированные боксы, но она рассчитала верно: любая мать защищает собственное чадо, повинуясь инстинкту. Первой от толпы отделилась Семенова – ей стало неловко при мысли, какой опасности она подвергла детей в отделении. Уходя, робко попросила сменную одежду и сыну, и себе. Остальные тоже как-то вдруг подчинились приказу, и коридор опустел. Страх улетучился, на смену ему пришла тоска. Вновь вспыхнуло электричество, но радостнее от этого Люсе не стало. Она вдруг увидела себя сверху, чужими бесстрастными глазами: широкий гулкий коридор, двери-двери-двери – и маленькая девочка в спущенных колготках с огромными очками на детском лице. В груди что-то заклокотало, забулькало, пол начал уходить из-под ног, и Петрова почувствовала, что ее накрывает истерика и рыданий не удержать. Люся обернулась лицом к двери и начала дергать швабру. Тупо и методично – до тех пор, пока та не переломилась под натиском Люсиных чувств. Петрова выбила дверь и, разом обессилев, бухнулась на колени: тонко завыла и приготовилась к казни. Но земля не разверзлась, и небо не разразилось молниями. Было тихо – ни ветерка, ни звука. Безмолвие. Люся подняла голову, поправила съехавшие на нос очки и огляделась по сторонам. Чего-то не хватало. Не сразу поняла, что не хватало сложившегося, как карточный домик, здания больничной администрации, сторожевой будки и одной стены морга, бессовестно открывшего земным свое цинковое нутро. – Людмила Сергеевна, – услышала она за спиной робкий голос. – Коленьку снова рвет, подойдите, пожалуйста. – Иду, – Петрова поднялась, отряхнула коленки и нетвердо, пошатываясь, пошла к зданию инфекционного отделения, отметив про себя, что от верхнего края двери и до крыши растянулась прихотливая по форме трещина. Не опасная, в сущности, ни для каменного барака, ни для измученного рвотой Коленьки Семенова. Впервые, сменившись с дежурства, Люся не торопилась на утреннюю лекцию, впервые, не раздеваясь, упала на кровать и проспала, как убитая, до следующего утра. Проснувшись, неожиданно поняла, что никакого Владика в ее жизни не было. Не было – и все тут. – Ну что-то вам все-таки было о нем известно? – Конечно, было. Как я от мира ни отгораживалась, кое-что все равно долетало. – Если не секрет, что? – Что хорошо устроился, что на перспективу ему – клиника в Кисловодске, что женился, что несчастлив и много гуляет. – Как много вам сорока на хвосте принесла! – Говорили всякое, точно уже не помню. – А на ком женился? – А зачем это тебе? – Интересно все-таки. – По-моему, на собственной медсестре. И ты не поверишь: сразу же после нашей с Павликом свадьбы. – Что вам сказал астролог по этому поводу? – съязвила младшая подруга. – Что он не мой мужчина. – И как не ваш мужчина на вашу свадьбу отреагировал? – Отправил на адрес общежития телеграмму с поздравлениями. – Как обычно? Желаю счастья? – Ну не совсем, – отвела глаза Петрова. – В смысле? – Там было написано «НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО ДУРА». – Хорошо поздравил, нечего сказать. А вы что? – А я что? Я же уже к этому моменту с Павликом расписалась, еще в августе, когда к его родителям ездили. Мы студенческую свадьбу играли. – Двоезамужество какое-то! Зачем? – Так принято было. Все-таки студенты, дружба, хотелось веселиться, праздновать… – Вот повод и нашелся! Люся не ответила.С ней иногда бывало некое «помутнение», что ли. Вроде бы сидит рядом, разговаривает, в карточке пишет, рекомендации дает, на вопросы отвечает, а речь какая-то вязкая, и смотрит, словно сквозь тебя. Пациенты из числа тех, кто способен был эти провалы заметить, с готовностью списывали их на усталость. И были правы. Но только самые близкие ей люди знали: унеслась Петрова в свои воспоминания. – Людмила Сергеевна! Молчание. – Людмила Сергеевна! Вздрогнет. Переведет взгляд на собеседника. Внимательно посмотрит, как будто впервые. Поправит по многолетней привычке очки и спросит: «Все понятно?» Некоторых мамочек в этот момент брала оторопь, они начинали суетиться, чувствуя себя не в своей тарелке. А Петрова благосклонно переспрашивала: – Оля (Таня, Маня, Света…), все понятно? И родительницам ничего другого не оставалось, как подтверждать свою полную адекватность. На ходу, покидая одну квартиру за другой, педиатр Петрова роняла: – Будет непонятно, позвонишь… Опять же, если возвращение в «реальность» происходило в доме одной из Люсиных подруг, то Петрова признавалась: – Поговорили – и нахлынуло что-то. Рассказывать не торопилась, но и волнения не скрывала: – Потом как-нибудь, – улыбалась, словно испрашивая извинения за вынужденное отсутствие. |