Онлайн книга «Ох уж эта Люся»
|
– Садись, – приказала Зинаида. Володя повиновался. Косоротова дотянулась до холодильника, достала запотевшую бутылку и чинно выставила на стол. – Я же не пью, мать. – Ничего. Сегодня можно. Та-а-а-кой день, все-таки. «Та-а-а-кой день» длился до десятилетия Володиной дочери. Ровно через день из квартиры вылетел ангел, сопровождаемый проклятиями главы семейства Косоротовых. – Да будь ты проклята! – с пеной у рта кричала из окна Зинаида Васильевна Оле. Оля усаживала дочь в такси и не повернула головы в сторону свекрови. Володя и не кричал, и не мычал – он мирно спал, распространяя в воздухе стойкий запах перегара. Такси отъехало. Косоротова захлопнула форточку и, успокоившись, села пить чай. Чайная церемония длилась недолго и закончилась для Зинаиды Васильевны отделением травматологии городской больницы «Скорой помощи». Подавать заявление в милицию пострадавшая не стала ни в этот раз, ни в другой. Да и с кем ей было разбираться? С собственным сыном? Она встречала его у проходной, чтобы увести домой, даже ездила к бывшей невестке на работу и просила вернуться, снова стать ангелом и спасти этого дурака Вовку. Надо ли говорить об эффективности этих попыток? Сын стряхивал ее руку со своей, как надоевшую муху, а Оля – теперь новоиспеченная жена доктора биологических наук – даже не удостаивала ответом. Так длилось целую вечность, пока в семье Косоротовых не появилась Люся. – Где вы нашли эту замечательную маму? – Это она меня нашла. Знакомые просили мальчика откапать, жалко было в наркологию класть. – Мальчику сколько лет было? – Лет тридцать семь. Точно. – Откапали? – Откапала. – А чего домой не ушли? – Зинаида Васильевна попросила меня о помощи. – Чего хотела? – Хотела, чтобы я с ним поговорила, поддержала его, повлияла. – За это вам, естественно, не платили. – Естественно. Но ведь не все деньгами измеряется. – Не все. Но многое. – Честно? – Не надо честно. Вернее, я знаю о том, что честно. Пожалели? – Пожалела. И его пожалела, и мать пожалела. Представляешь, женщине к семидесяти, а она с синяками, ссадинами, переломами. Кстати, внешне она очень эффектная была. – Почему была? Умерла, что ли? – Да нет, с чего ты взяла? Просто сказала, что она – красивая женщина. Просто очень властная и деспотичная. – Вы ей об этом сказали? – Нет, конечно. Я намекнула. – И намек она поняла? – Надеюсь.Уметь надеяться – свойство Люсиного характера. Правда, на что надеялась Петрова, беседуя с законченным алкоголиком и его дубиноголовой матерью, так до конца и непонятно. Вызывали ее к Володе в месяц раза два. Десять систем – перерыв. Потом, как водится, срыв – и еще десять систем. После того как Люся раскусила закономерность, причины вызовов стали разнообразнее: «Не поколите нам витамины, Людмила Сергеевна?», «Такой жуткий кашель…», «Мне кажется у меня предынфарктное (предынсультное) состояние…», «У Володи жуткая гематома на голове – надо посмотреть» и т. д. Зинаида Васильевна честно оплачивала каждый визит Петровой и, видя, что одета доктор довольно бедно, не раз предлагала деньги в долг. Люся отказывалась. Тогда Косоротова к каждому визиту пекла пироги или, на худой конец, приносила из кулинарии пирожные. Другое дело – Володя. Видя материнское рвение, он подозревал что-то неладное. Ему казалось, что здесь «какая-то подстава», что от него что-то скрывают. Пару раз даже выдергивал из вены иголку и швырял в Люсю системой. В ней его раздражало все: и сползавшие на нос очки, и дружба с матерью, и, самое главное, возмутительное спокойствие. После систем Володе становилось лучше. Но принципиально ничего не менялось, потому что каждый «выход в свет» заканчивался одинаково: бывший спортсмен избивал мать, резал вены и истошно орал, когда ставшая родной наркологическая бригада увозила его, обессилившего и изрядно помятого, в черную ночь. Зинаида Васильевна поднимала все свои партийные связи. Нерадивого сына возвращали домой и снова ждали прихода Петровой. Люся приходила. Мыла руки. Точным движением втыкала иголку в вену и сидела до момента, пока в системе не заканчивалось лекарство. – Зачем это вам нужно? – хрипло спрашивал осунувшийся Косоротов. – Хочу помочь. – А я хочу умереть. – Да на здоровье, – отвечала Петрова и продолжала спасать безнадежного алкоголика. – Хотите, я вам свои стихи прочитаю? – Хочу, – искренне отвечала Люся. И Володя, закрыв глаза, сыпал есенинскими рифмами, иногда перемежая их с интонациями Высоцкого. – Здорово, – не скупилась на похвалы Петрова. – Давай книжку издадим. – Вам-то это зачем? – Люблю талантливых людей. Володя розовел. Вскоре к каждому приезду Люси он готовился так же тщательно, как и Зинаида Васильевна. Мать пекла пироги, а Володя настраивал гитару. Даже иногда брился. Акты милосердия, совершаемые Петровой, стали приносить свои плоды – Косоротов все чаще поговаривал о необходимости закодироваться и устроиться на работу. Люся тоже времени не теряла: обзванивала влиятельных больных, интересовалась рабочими местами, вообще вела себя как активный деятель профсоюза. В итоге найти Косоротову новое место работы так и не смогла, зато немало поспособствовала в издании книжки его так себе стихов. Со стороны казалось, что у Петровой начался новый роман – она кипела, розовела, хорошела и надеялась на чудо. Смысл чуда заключался в том, что почти сорокалетний юноша набело перепишет свою жизнь. И Володя рвался на волю из творческого застенка, под дверью которого сопела Зинаида Васильевна. – Звонила Людмила Сергеевна, – сообщала мать сыну-арестанту. – Что говорит? – Говорит, что сегодня-завтра сможет забрать из типографии твою книжку. – И все? – Нет, не все. Спрашивает, трезвый ли ты. – А ты что? – А я говорю правду: Володя – трезвый, ждет вас. – Я ее не жду. – Так и передать? – Не надо. – А что передать? – Что жду. – Тебя не поймешь: то ты ждешь – то не ждешь. То ты пьешь – то не пьешь. Людмила Сергеевна – это чудо, нам на нее молиться надо. Ка-а-а-к помогла-а-а-а! |